Лиз Тренау - В любви и на войне [litres]

Зачем ей возвращаться в этот истерзанный войной городок, где витают призраки тех несчастных казненных дезертиров? Неужели она хочет снова увидеть грязные, изрытые воронками поля сражений, вслушиваться в скорбную тишину этих кладбищ?

И все же чем больше она думала об этом, тем заманчивее ей казалась эта идея. Она могла бы вернуться на Тайн Кот и поискать могилу Берти. А этот священник, с которым собирается встречаться Элис, мог… возможно, знал Берти или, по крайней мере, людей из его полка. Альтернатива – прогулки по туристическим достопримечательностям – была не очень привлекательной. Так же, как и перспектива провести следующие несколько дней в одиночестве, в окружении тех скорбящих пар. Может, Элис и не совсем тот человек, с которым Руби предпочла бы проводить свое время, но с ней, во всяком случае, можно было поговорить. Руби села на кровати и включила свет. Она вдруг особенно остро ощутила свое одиночество.

Что она здесь делает? Родители Берти хотели, чтобы она выяснила что-то о судьбе их сына. Только в этом случае, говорили они, им, возможно, удастся смириться с его смертью. Ей нужно привезти нечто большее, чем букетик засушенных цветов, которые могли быть сорваны где угодно.

В уме прозвучал едва слышный вопрос – сначала тихо, словно шепотом, а потом все настойчивей. А что думает она сама? Чего на самом деле хочет она сама? До сих пор она верила, что, подавив свои эмоции и спрятав свое истинное лицо от всего мира, она сможет прожить жизнь без Берти – жизнь, которая не будет, не должна доставлять ей удовольствие.

Если бы только она смогла найти его могилу, тогда можно было бы поговорить с ним, попросить у него прощения. Это освободило бы ее от переполнявшего душу чувства вины и чувства долга. Позволило бы принять тот факт, что его больше нет. Только тогда она сможет смотреть в будущее, не ощущая этой ужасной пустоты и этого страха. Если каждый четвертый так и не был опознан, значит, три из четырех были идентифицированы – это повышало шанс, что могила Берти обозначена табличкой с его именем. Единственная проблема в том, что тогда ей просто не хватило времени ее найти.

Она не сможет себе простить, если упустит еще один шанс.

Натянув халат, она на цыпочках прошла по коридору в комнату Элис и тихо постучала в тяжелую дверь. Через несколько мгновений Элис открыла, взъерошенная и сонная.

– Я решила поехать.

– В Хоппештадт?

– Я хочу вернуться в Пашендейл и найти могилу Берти.

Лицо Элис, беззащитное без ее обычной маски и броского макияжа, расплылось в широкой улыбке.

– Это отлично, Руби. Мы поговорим с майором первым делом перед завтраком.

Руби об этом не подумала. Он был так добр, и ей не хотелось ранить его чувства.

– Он не будет возражать?

– Он поймет, если мы объясним почему. Кроме того, это наша поездка. Он должен угождать своим клиентам. Не волнуйся, я разберусь с этим утром.

– Ну, если он не будет возражать… Спокойной ночи, Элис, – сказала Руби. – И спасибо тебе за все.

Снова оказавшись в своей широкой кровати, она вертелась и ворочалась, не находя места. Голова шла кругом от волнения из-за неожиданного решения, которое она приняла. Мистер Бартон с ума сойдет, если узнает, что она покинула группу. Но идея вернуться в Пашендейл, а также попытаться встретиться с тем таинственным священником, который организовал пристанище для солдат, казалась очень разумной.

Какое приключение!

– Я иду, Берти, – прошептала она. – Я найду тебя во что бы то ни стало!

Марту и Отто отвели в небольшой офис таможенной службы, куда их доставили вчера вечером, как только они сошли с поезда.

За столом сидел все тот же усатый офицер. Он смотрел на них с такой лютой ненавистью, что у бедной женщины оборвалось все внутри. Другой мужчина, более высокий и более солидный, что заставило ее предположить, что именно он был тут главным, мерил шагами помещение. Он даже не посмотрел на вошедших.

Сесть им не предложили, и в повисшей тишине Марта почувствовала, как предательски дрожат у нее колени. И зачем только она поверила тем людям из Министерства иностранных дел, которые уверяли ее, что она свободно может въезжать в страну, которая совсем недавно считалась врагом Германии? И зачем она повезла с собой Отто в это безумное путешествие? Она была уже готова отказаться от поисков и следующим же поездом вернуться в Берлин.

Потом она почувствовала, как рука сына крепко сжала ее ладонь, и поняла, что не имеет права сдаваться. Она должна быть сильной для него, должна напомнить себе, что у них есть законное право въехать в Бельгию. Они уже проделали такой долгий путь. Слишком поздно поворачивать назад.

Усатый таможенник снова начал забрасывать ее вопросами, теми же самыми, что и вчера: откуда они, как могут доказать это, кем она работала до, во время и после войны и с кем они могут связаться, чтобы это проверить. И наконец, зачем они прибыли сюда, в Бельгию, сразу же после окончания войны.

Она пыталась отвечать внятно и подробно, старательно следя за своим французским произношением, но его последний вопрос окончательно лишил бедняжку самообладания.

– Боже мой, неужели у вас нет жалости? – сорвалась она. – Чего еще вы хотите от скорбящей матери? Я же вам уже сказала: мы приехали, чтобы найти могилу брата моего мальчика, моего старшего сына, который погиб, служа своей стране!

– Который погиб, вторгнувшись в нашу страну, – прошипел высокий.

– Мы простые граждане, господин офицер, и война окончена.

– Шпионы никогда не дремлют, – возразил он.

– Мы что, похожи на шпионов? Женщина средних лет и ее двенадцатилетний сын?

Он подошел к ней, остановившись всего в паре шагов, и посмотрел ей прямо в глаза. Она расправила плечи, вытянувшись в полный рост. Его взгляд, казалось, пронзал ее насквозь. Ей понадобилось все ее мужество, чтобы выдержать этот взгляд.

– Шпионы часто маскируются, мадам, – прошептал он наконец и отвернулся.

Допрос завершился, но их испытания еще не закончились. Им велели положить чемоданы на стол и открыть их. Пришлось наблюдать, как мужчины роются в ее личных вещах, осматривают каждый предмет. Марта залилась краской от смущения, когда усатый таможенник презрительно ощупал ее старенькое, посеревшее от стирки нижнее белье, перетряхнул ее скудную одежду, порылся в косметичке с гигиеническими принадлежностями, с бутылочками и мазями, а затем открыл ее кошелек и пересчитал стремительно обесценивающиеся немецкие марки, доставшиеся ей в наследство от отца.

Отто с мрачной решимостью сжимал челюсти и неловко заерзал только тогда, когда они нашли старенького облезлого плюшевого кролика, последний символ его детского «я», с которым мальчик никогда не расставался. Она услышала, как сын в ужасе ахнул, когда усач достал из кармана перочинный нож, вспорол брюхо кролика, вытащив несколько кусков ваты, просунул толстые пальцы вверх, в голову, и вывернул выпотрошенную игрушку наизнанку.