Лиз Тренау - В любви и на войне [litres]

– Это далеко отсюда?

– Неподалеку. Туда можно добраться минут за двадцать.

Так близко!

– Фредди, вы не могли бы меня отвезти? Мы можем одолжить фургон пекаря?

Он отвел взгляд, как будто его что-то смутило и он не хотел в этом признаваться.

– Извините, я сегодня занят.

Сама не своя от нетерпения, она вытащила из кармана пачку банкнот.

– А это не решит вопрос? Пожалуйста! Это действительно очень важно для меня!

Фредди смотрел на нее с удивлением – или это только так казалось из-за светлых ресниц? В любом случае она чувствовала себя неловко.

– Прошу прощения, милая, никак не могу, только не сегодня. Даже за все эти деньги. Как насчет завтра?

– Мне обязательно нужно сегодня. Завтра мы уезжаем обратно в Остенде.

Он почесал заросший щетиной подбородок:

– А как насчет вашего французского друга, у которого спортивная машина? Он ведь наверняка сможет вас подвезти?

Ей не хотелось обращаться с просьбой к Даниэлю – он еще вчера вечером сказал ей, как много у него работы на этой неделе, – но выбора у нее не было. Администратор в его гостинице поднял бровь.

– Вы хотите, чтобы я передал эту записку месье Мартенсу?

– Да, пожалуйста. Как только он вернется.

– Не желаете ли отдать ее собственноручно? – предложил он, указывая рукой в сторону комнаты отдыха.

Элис нашла Даниэля за длинным столом, вокруг него были разбросаны карты и какие-то бумаги.

– Элис! Какой приятный сюрприз! – Он улыбнулся, но от нее не укрылся его настороженный взгляд, которого она раньше никогда не замечала.

– Прости, что отрываю тебя от работы, – сказала она, чувствуя, что волнуется. – Но мне действительно нужна твоя помощь. Я узнала, где похоронен мой брат, это дальше по дороге отсюда, в Лиджехук.

– Я не знаю этого места, – нахмурился он.

– Рядом с военным госпиталем, это место они называют фермой Корфу – так сказал Фредди.

Хмурый взгляд тотчас прояснился.

– А, ты имеешь в виду Лейсентхок. Да, это всего в нескольких километрах отсюда.

– Ты сможешь отвезти меня, Даниэль? Это действительно важно.

Он некоторое время помолчал, потом лицо его смягчилось:

– Конечно, моя дорогая. Через час или около того?

– Большое спасибо, – прошептала она с благодарностью, прильнув к нему.

– Увидимся в половине четвертого. – Он, едва касаясь, погладил ее по щеке. – А теперь я должен вернуться к работе.

Как и обещал Фредди, потребовалось всего двадцать минут, чтобы добраться до места, которое, согласно указателю, было обозначено по-фламандски – Lijssenthoek. Такое количество согласных! Неудивительно, что британцы были не в состоянии выговорить его. Это был небольшой поселок с традиционными для Бельгии одноэтажными домиками, которые теснились по одну сторону крупного железнодорожного депо. По другую сторону от путей вдали виднелась группа деревянных зданий, выстроенных ровными рядами. В солнечном свете они выглядели довольно веселенькими, как какой-то летний лагерь отдыха на берегу моря.

Даниэль заглушил мотор.

– Это был полевой госпиталь, который они называли фермой Корфу, – сказал он в тишине. – Кладбище – с обратной стороны.

– Я никогда не думала, что госпиталь может быть таким огромным, – выдохнула Элис. – Это же как целая деревня!

Очевидно, его эвакуировали в большой спешке. Сильно поврежденная машина скорой помощи ржавела на обочине, а участки между постройками были заполнены всяким мусором: тут валялись мотки колючей проволоки, обода колес и другие части машин, также резиновые покрышки, деревянные шпалы, куски обшивки и ящики с зашифрованной военной маркировкой, нанесенной как трафарет.

Сами же бараки, соединенные между собой гравийными дорожками, напротив, выглядели очень привлекательно, почти по-домашнему. Хотя все и заросло сорняками, но даже сейчас было видно, что раньше между домиками была вскопана земля и разбиты цветочные клумбы.

Они осторожно заглянули в первый пустой дом: там все еще стояли ровными рядами металлические походные кровати, белая краска облупилась, и кое-где проглядывала ржавчина. К одной из стен были приставлены носилки, порванный брезент свисал с них выцветшим каскадом. В центре помещения выстроились три пузатые печки, металлические трубы вели вверх к дымоходам в потолке. Британский флаг уныло поник на стене над сестринским постом, вокруг него теснились подносы и больничные утки; в эмалированной кружке все еще лежали чайные листики, словно сестра, пившая из нее чай, только что вышла из палаты. Пол был заляпан пятнами, похожими на грязь, хотя они вполне могли оказаться засохшей кровью. Элис содрогнулась при мысли об этом.

– Это как больница-призрак, – прошептала она, словно боясь, что духи услышат. Она не удивилась бы, увидев, как в дверь входит медсестра или санитары вносят на носилках раненого.

И все же увиденное удивительным образом успокаивало ее, напомнив те фотографии, которые она видела в иллюстрированных журналах: длинные палатки с рядами железных кроватей, сестры милосердия в белоснежных накрахмаленных головных уборах. По крайней мере, в последние часы жизни за Сэмом ухаживали и старались окружить всем возможным комфортом. Тут было кому его утешить, подать стакан воды, было с кем поговорить. Он не страдал в одиночестве на дне мокрого грязного окопа.

Когда они вышли из дома, солнце спряталось, небо затянули тяжелые облака, которые, казалось, появились из ниоткуда.

– Нам лучше поторопиться с этим. Похоже, будет дождь, – сказал Даниэль, и они пошли по тропинке к кладбищу мимо еще десятка таких же домов, а потом через небольшую рощицу на краю лагеря. Увидев открывшуюся перед ней картину, Элис задохнулась от ужаса: бесконечные ряды деревянных крестов, разделенные на участки широкими дорожками, тянулись до самого горизонта, насколько хватало взгляда.

– Я и представить себе не могла, – выдохнула она.

– Это одно из самых больших кладбищ после Тайн Кота.

Но это было совсем не похоже на Тайн Кот. Это место было строго упорядочено, могилы располагались аккуратными рядами, между ними были проложены дорожки, покрытые сухой травой, окруженные и живой изгородью, и старыми деревьями. Кое-где люди даже пытались высаживать клумбы, на которых несколько кустов роз еще умудрялись цвести, несмотря на удушавший их вьюнок. Маки и кукушкин цвет в изобилии росли вдоль живой изгороди. В небе щебетали жаворонки. «Здесь птицы храбро славят павших сыновей», – вспомнилось Элис. Она бы назвала это место красивым, если бы не так болезненно остро воспринимала его ужасную историю.

Сэма, вероятно, эвакуировали сюда подальше от линии фронта на одном из поездов, которые до сих пор стоят и ржавеют на железнодорожных путях. Тут у них было время вырыть нормальные могилы ровными рядами, чтобы хоронить умерших как положено – может, даже с какой-то короткой надгробной молитвой.