Давид Сафир - Баллада о Максе и Амели [litres]

Едва произнеся эти слова, она с силой сжала свою ладонь, в которой лежала Синее Перышко.

Собаки таращились на мой сжатый кулак и принюхивались, пытаясь понять, а не жива ли все еще эта птица, пусть даже это и было маловероятно. Меня это удивляло. Во всех их предыдущих жизнях они отнеслись бы к такому маленькому пернатому существу равнодушно. Кроме того, эта самка каждый раз была беременна, и я могла лишить их радости рождения детенышей – так, как они когда-то поступили со мной в пустыне. Они были виноваты в том, что мой единственный ребенок умер. Ребенок, которого я любила всем сердцем, хотя всего лишь чувствовала его в своей утробе. Ни один другой ребенок, которого я на протяжении тысячелетий рожала как мать или зачинала как отец (в зависимости от того, кем – мужчиной или женщиной – я сама воплощалась в этом мире), не значил для меня так много, как тот, так и не появившийся на свет.

Эта самка сейчас не была беременной – а значит, она не любила этого самца достаточно сильно. Я, получается, была в своем предположении права. Если я их обоих убью именно сейчас, то навсегда прерву этот вечный цикл, и моя душа станет такой же, как все другие души. Она сможет забыть.

Души – это совсем не то, чем считают их буддисты, индусы, мусульмане, христиане и иудеи. С душами ситуация такая же, как и с природой: чем больше люди полагают, что знают все о душах, тем меньше они понимают их настоящую сущность.

Я ту правду, которая в настоящее время известна лишь некоторым аборигенам, узнала еще в своей первой жизни. Узнала в пустыне Танами, находящейся на том материке, который с некоторых пор называют Австралией. Около 60 тысяч лет назад я в самый первый раз появилась там на свет. Обнаруженные археологами человеческие кости, из которых некоторые вполне могут быть моими, относятся как раз к тому историческому периоду. На основе этих костей некоторые ученые выдвигают теорию, которую я считаю абсолютно правильной: мы, предки тамошних аборигенов, были самыми первыми людьми на земле. Наши души самыми первыми начали бродить по этой планете.

Старейшины моего племени, тотемом которого являлась собака, когда-то сообщили мне самое главное из всего, что можно знать о жизни: настоящей смерти не бывает. Тело уходит, но душа никогда не умирает: она возрождается снова и снова. Иногда в теле женщины, иногда – мужчины. И так до тех пор, пока будет существовать мир. При этом совсем не важно, вел ли себя человек при жизни хорошо или плохо, помогал ли он другим людям, жертвовал ли собой ради них, вредил им или даже их убивал. И не важно, создавал ли он выдающиеся произведения искусства или же просто прожигал свою жизнь.

Иногда проходит лишь несколько лет до того, как душа найдет для себя новое тело. Иногда – десятилетия. Или столетия. А в период между своими возрождениями душа обитает в природных элементах – огне, земле, воде, воздухе.

У животных тоже есть души. Я об этом догадывалась, хотя шаман и говорил совсем другое. Души этих двух собак встречаются мне в каждой моей новой жизни. Они встречаются мне, потому что меня связывает с ними моя ненависть.

Моя любовь вроде должна была бы связывать меня с Анатьяри. Однако его любовь ко мне оказалась для этого недостаточно сильной. В фантазиях его снова и снова тянуло к жизни между звездами, с которыми ему хотелось лететь по ночному небу.

Только души тех, кто влюблен друг в друга по-настоящему, неизменно встречаются в каждой новой их жизни. Они уже при самом первом контакте чувствуют, что являются друг для друга чем-то особенным, пусть даже их души и не могут вспомнить о том, что они уже знакомы по своей предыдущей жизни.

Родственные души.

Если бы у нас с Анатьяри родился ребенок, то любовь Анатьяри ко мне стала бы настолько сильной, что он уже больше не тосковал бы по звездам. И мы стали бы неизменно встречаться друг с другом в каждой своей новой жизни. Однако эти собаки убили Анатьяри еще до того, как мы с ним смогли стать настоящей семьей.

Женщина раскрыла свою ладонь, и безжизненное тельце Синего Перышка упало на песок. Мы подбежали к нашей подруге. Из ее тела торчали тоненькие косточки. Почувствовав носами угасающее тепло ее тела, мы подняли морды вверх и завыли. Мы выли до тех пор, пока женщина не потребовала:

– А ну-ка тихо!

Она произнесла эти слова так резко, что мы тут же замолчали. Мы постояли некоторое время молча, а затем Макс пролаял:

– Убирайся отсюда, иначе я тебя убью!

Мне эти его слова показались едва ли не комичными. Пес, который не мог убить даже мышь и который без меня уже давно умер бы с голоду, угрожает женщине, что он ее прикончит?

Макс лег на песок и глубоко зарылся в него лапами. Он как будто хотел попросить, чтобы все души, которые, возможно, пребывают в промежуточном мире, под землей прямо под ним, ему помогли. Однако если там и в самом деле пребывали какие-то души, они вовсе не поднялись через песок в тело Макса, чтобы его укрепить. Чем больше он лаял, тем больше зарывался в песок лапами и тем больше срывался его голос:

– Убирайся отсюда! Убирайся отсюда! Убирайся отсюда!

Женщина никуда не убралась. Она наклонилась к своей сумке и достала из нее сигарету и какой-то маленький серебристый предмет. Она щелкнула этим предметом, и из него появился огонь. Получается, она могла управлять огнем. Как люди в той пустыне. Как Анатьяри и Йедда.

Йедда!

Хотя стоящая перед нами женщина выглядела совсем не так, как Йедда, – у нее были другие волосы, другая кожа, другое тело, – я все же поняла, что это именно она, Йедда. Я почувствовала это так, как будто нас связывала друг с другом какая-то невидимая нить.

Лай Макса становился все более надрывным. Вскоре я уже даже не могла разобрать слова и слышала лишь какие-то звуки, которые вроде бы должны были нагонять страх, но в действительности лишь выдавали страх самого Макса. Я же все больше успокаивалась. Мне попросту не верилось в то, что эта женщина из моих снов – а может, лучше сказать «из моей первой жизни», – относившаяся ко мне когда-то так хорошо, станет причинять мне вред. Я стояла и таращилась на нее. Она отвернулась от нас и посмотрела на море. Макс, наконец, перестал лаять.

Я принюхалась. От Йедды все еще пахло цветами, морской водой и влажным песком. Однако от нее исходил и другой запах. Это был запах скорби.

Я осторожно подошла к Йедде, которая затягивалась своей сигаретой. Мне хотелось пожалеть свою сестру, пусть даже она и убила только что Синее Перышко. Возможно, тем самым я пыталась себя убедить, что убивая птицу, Йедда просто хотела избавить ее от страданий.

Позади меня заскулил Макс. Он, по-видимому, не хотел, чтобы я подходила к этой женщине. Он был первым в моей жизни псом, которому было не все равно, буду я жить или умру. Тем не менее я к нему не прислушалась. От Макса до меня доносился лишь едкий запах стыда. Он стыдился того, что лежит сейчас на песке, вместо того чтобы броситься вперед и встать между мной и этой женщиной. Он даже понятия не имел, что это не кто иной, как Йедда, и что нас связывает нечто такое, чего он никогда не видел даже во сне. Она продолжала смотреть на море, хоть я уже стояла от нее расстоянии всего лишь в два собачьих туловища.