Давид Сафир - Баллада о Максе и Амели [litres]

Но я…

…я расскажу им о нем.

И я стала петь балладу о Максе и Амели:

Дальше я петь уже не смогла. Я не смогла придумать для этой песни конец. Потому что мне захотелось заплакать. В моей утробе дружно бились сердечки детенышей. Одно из них билось особенно громко. Решив немного продолжить песню, я тихонько повторила…

То одно сердечко забилось еще громче. Затем оно даже выпало из единого ритма остальных сердец – как будто хотело обратить на что-то мое внимание. Я поначалу не поняла, на что именно, но потом вдруг заметила: Макс начал дышать. Тихо. Слабо. Но, о прародительница собак, он дышал!

От счастья я дала волю слезам.

Детеныши.

Когда Макс уже направлялся сквозь Золотой Свет в промежуточный мир, он услышал мою песню о величайшем из чудес. И это придало ему силы, необходимые для того, чтобы сдержать свое обещание и найти путь обратно к жизни.

Прошло немало времени, прежде чем Макс снова смог ходить. И еще немного больше, прежде чем Лилли снова стала смеяться. Это произошло в тот момент, когда мои детеныши в самый первый раз неуклюже прильнули к моим соскам. Шерсть у малышей была такого же цвета, как у меня, но на ней повсюду были темные пятнышки. Ни над кем из моих детей никогда не будут насмехаться из-за этих пятнышек – уж я об этом позабочусь.

Лилли никому не позволила давать им имена и сделала это сама: Базз, Вуди, Моана, Мулан и Мерида. Она объяснила нам, что щенки-мальчики получили имена в честь героев, а щенки-девочки – в честь принцесс, которые были еще даже большими героями, чем любые другие.

Мы с Максом, однако, дали нашим детям другие имена: Синее Перышко, Фиона, Мыслительница – в честь тех своих друзей, которых нам уже никогда не встретить. Одного детеныша мы назвали в честь Царапины – моего брата, который умер очень рано. А самого младшего, о котором я знала, что это именно его сердце своим громким биением хотело привлечь мое внимание к дыханию Макса, мы назвали Анатьяри.

Родители Лилли очень обрадовались тому, что их дочь снова начала смеяться. Им теперь не пришло бы в голову даже заикнуться своей дочери, нам с Максом или хотя бы друг другу о том, что хорошо бы отдать моих детенышей другим людям. Хозяин то и дело говорил, что им с хозяйкой следовало бы произвести на белый свет больше детей, чтобы уравнять количество людей и собак в своем доме, и улыбался при этом от уха до уха. Хозяйка, хихикая, пихала своего мужа и отвечала, что он шутник.

К Рождеству она уже ходила с большим животом. Наши детеныши к тому времени немного подросли и в рождественский сочельник уже бегали возле дома за снежками, которые бросала Лилли. Мы с Максом стояли немного в стороне. Ветеринар вставил в тело Макса что-то металлическое. Макс уже никогда не сможет по-настоящему бегать за мячиками, но, тем не менее, он был теперь еще более полон жизненных сил, чем когда-либо раньше. Ветеринар извинился перед хозяйкой и хозяином за то, что он, похоже, допустил ошибку, когда делал операцию, в результате которой Макс должен был стать бесплодным. Да, даже ошибка может привести к чуду.

Порезвившись на улице, мы все пошли домой и собрались возле рождественской елки. Лилли наконец-таки подарили штуковину под названием «планшет», а нам дали погрызть самые большие кости, какие только смогла найти хозяйка. Люди пели песни и гладили нас. Затем Лилли рассказала историю о том, как три принцессы и королева Амели дали под зад злой ведьме, которая была «какидус». Когда наступила ночь, родители со своей дочерью ушли спать в другую комнату: хозяйка со своим большим животом не хотела спать возле камина, а Лилли с ее новым планшетом решила спать рядом с родителями. Наши детеныши попросили еще раз спеть им балладу о Максе и Амели. Им особенно нравилась новая конечная строфа, в которой я пела о том, как Макс сумел устоять против притяжения Золотого Света, потому что он хотел увидеть своих детенышей. Однако не успела я начать, как Макс, который немножко стеснялся того, что я его так восхваляю, вдруг стал петь новую песню – балладу об Амели и Максе. В ней он рассказывал о моей отваге, о том, как часто я спасала ему жизнь, и о том, как я сумела одолеть Йедду. После этого наши маленькие принцессы Синее Перышко, Фиона и Мыслительница и их брат Царапина стали наперебой рассказывать друг другу, какие подвиги они совершат, когда вырастут. Только наш самый маленький – Анатьяри – ничего не говорил. После того, как маленькие герои наконец заснули, Макс тоже закрыл глаза: его слабое тело требовало много отдыха. Анатьяри, однако, не засыпал. Он прижался ко мне и тихо сказал:

– Я никогда не смогу стать таким же отважным, как ты, мама.

– Еще как сможешь. Таким сможет стать кто угодно.

– А как мне стать таким?

– Будь таким, как твой отец.

– Что это значит?

– Пусть у тебя будет широкое сердце.

– А зачем это нужно?

– Только если твое сердце широко открыто, могут произойти чудеса.

Анатьяри, поразмыслив над этими словами, спросил:

– А какое отношение это имеет к отваге?

– Если ты откроешь свое сердце, то сможешь совершить самый отважный поступок, на какой только способно живое существо.

– Какой именно?

– Ты сможешь любить.

– Любить – это самый отважный поступок?

– Если ты любишь, то сможешь изменить любую свою судьбу.

Анатьяри, похоже, понял и тоже закрыл глаза. Я же еще довольно долго бодрствовала, разглядывая Макса, прислушиваясь к его дыханию и впитывая запах его любви. Без него, Макса, мое сердце никогда бы не раскрылось. И вот теперь я лежала здесь, в кругу своей семьи, чувствуя себя счастливой.

Амели – «отважная».

Я осмелилась любить.

И я заслужила это имя.