Зорайр Халафян - Год, Год, Год…

Стефан выбрал такое время, чтобы Васил был дома.

Васил действительно был дома. Не особенно удивился приходу Стефана. Стефан увидел, что брови у Васила совершенно белые.

— Как живете, дядя Васил?

Васил на вопрос не ответил.

— Пройдем в дом, — сказал.

И каждый из них подумал в это время о том, кого не было уже на свете среди живых, о Гургене.

На длинной и широкой тахте лежали двое детей — Артуш и маленькая. Средняя, Маргуша, смотрела из-за стола грустными глазами на незнакомого человека.

— Для детей гостинцев из города привез, забыл захватить, — неожиданно сказал Стефан и сам удивился. Это было похоже на оправдание. Словно он виноватым себя чувствовал перед этими детьми и стариком.

— Ребят лихорадит, Артуша через день, Маргушу через три дня, а младшая и не встает вовсе. Младшая Цовик.

Стены в комнате не были оштукатурены, а были газетами обклеены, одного и того же дня газетами, одно и то же фото повторялось на стене, то вверх ногами, то вбок, то срезанное.

— В разное время лихорадит, — сказал Васил. — Когда у Цовик начинается, у Артуша уже к концу идет, я их вместе укладываю, одному холодно, у другого жар, ребенок окоченевший бывает, Артуш ребенка греет и самому прохладнее делается…

— Дед, а дед… мерзну, — сказала маленькая из-под одеяла, и слова разбились на слоги под ее отчаянно стучавшими зубами.

Васил подоткнул со всех сторон одеяло, положил сверху руку.

— Не закрывай так, — из-под того же одеяла сказал Артуш. — Жарко. Воды хочу.

С улицы вошла Антик. Сидевший у стола человек показался знакомым. Подошла ближе:

— Ты, Стефан?

Глаза Антик были желтые. Мелькнуло тенью знакомое выражение, исчезло. Антик. И она и не она. И новая Антик, которая стояла перед ним, была так же хороша, как та, которой не было больше. Он увидел промелькнувшие в глубине лица мысли и почувствовал, что Антик, как всегда, поняла его. Всегда так бывало. Но они никогда не говорили об этом: оба знали — невозможно ничего. Теперь оба поняли, что возможность эта наступила. И поняв, оба опустили взгляд.

Взглянув на Антик второй раз, Стефан увидел, что Антик устала от скучного однообразия своих дней. И еще он страх в ней заметил. Страх внезапно потерять все привычные чувства, страх перед переменой жизни.

— Ну что нового у вас, что хорошего? — сказал Стефан.

— Хорошего? — переспросил Васил.

Антик зашла за занавеску, вернулась с тарелкой риса, села к свету, стала из риса мусор выбирать.

— Не надо ничего, Антик, — Стефан поднялся, — не беспокойся. Тебя тоже лихорадит?

Антик кивнула:

— Да.

…Собрали общее собрание. На повестке дня была малярия и методы борьбы с ней. Выступал Стефан. Когда объявили его имя, он собрал свои листочки, пошел на сцену.

— Во-первых, всем вам здравствуйте, — сказал он.

Зал зааплодировал, засмеялся.

— Разносчик малярии, самка комара…

Слушали внимательно. Некоторых залихорадило прямо среди собрания.

— Дайте сказать, — поднял после доклада руку Васил. — Что комар разносит болезнь — верно, принимаю, что комар плодится на болотах — тоже верно. Но тут еще один вопрос имеется. Почему комар взялся за людей? Потому что скотины не стало, в селе скотины почти не осталось, а та, что есть, на ферме вся, от села далеко. Потому комар взялся за людей. Это тоже учтите себе.

— Что же ты предлагаешь, дед? — сказал приехавший из райцентра товарищ. — Ферму с гор спустить или же вам по корове раздать, а? Это у тебя на уме?

Васил нахмурился, сказал мрачно:

— Твоя шутка, товарищ, совсем не к месту. Мы сейчас о беде нашей говорим, а ты смеешься.

Председательствующий был странным образом торжествен и серьезен. На сцене горели три керосиновые лампы. Собрание кончилось, заснувших разбудили, стали расходиться по домам. Рассыльный Мгдуси взял одну из ламп, пошел перед гостем, показывая путь. На улице мужчины защелкали кремнями, закурили самокрутки и медленно разбредались.

Стефан принес купленные в Ереване подарки. Блуза для Артуша, желтая, шелковая, оказалась велика. Голубые туфли для Маргуши тоже велики были. Ситцевые платьица для маленькой были велики. Все трое как-то щуплее оказались, тщедушнее, чем те, что были в его воображении.

Артуш был смуглый мальчик с черными кудрями, и глаза черные, белков почти не видать, и от этого лицо его лишено было яркости. Что-то темное было в его взгляде. Маргуша, с грустными глазами Антик на худеньком лице, смущенно сторонилась Стефана. А младшая Цовик, живая и проворная, схватила в охапку платья и села в постели. И не подпускала к себе никого. Только Стефан делал шаг к ней — она таким закатывалась ревом… Так и не смог Стефан отобрать у нее ее платья, чтобы примерить их на нее. Дома никого из взрослых не было, ни Васила, ни Антик. Стефан специально так пришел, чтобы их дома не было. Артуш напялил большую рубашку — длинные рукава чуть не волочились по полу — и напоминал обезьянку шимпанзе.

Стефан посадил Маргушу на тахту и еще раз убедился, что туфли велики ей. И тут бесшумно вошла Антик. Дети бросились к ней:

— Мама, смотри, смотри, что он принес…

Показали обновки. Антик растерялась, на подарки не стала смотреть, словно не замечая радости своих детей. Артуш понял ее, не спрашивая ничего, молча снял рубашку, положил на тахту:

— Почему снял? — спросил Стефан.

— Рукава длинные…

— Длинные — мать подкоротит.

— На папиной машинке? Папину машинку продаем.

Стефан высыпал из кулька круглые, обвалянные в сахарном песке конфеты, роздал детям. Дети, каждый, пересчитали свои конфеты. Друг у друга спросили: «А у тебя сколько?» Артуш ударил по руке Маргуши — у Маргуши остались только две кругляшки. Мать, которой неприятно было все это, рассердилась, прикрикнула на сына:

— Сейчас же отдай обратно, сию минуту.

Маргуша взяла свои конфеты, и выражение ее лица не изменилось, как не изменилось оно и тогда, когда у нее отобрали конфеты. Цовик, прижав платья к себе, мрачно смотрела на всех с тахты.

Стефан развернул один из свертков — мыло, два больших, невообразимо больших куска желтого прекрасного мыла. Еще сверток развернул. Антик словно во сне увидела — одно мгновение только — синюю кофту. И в последнем свертке была черная суконная рубаха, немножко поношенная, — для Васила. Потом он положил палец на один мешок — тут макароны, и на другой — а это сахар.

Антик испугалась. Если бы подарков меньше было — отказаться нетрудно было бы. Но даров было так много, Антик испугалась того груза, который Стефан, желая сделать им добро, взвалил на их семью.

Ничего удивительного в том, что Артуш расхаживал в желтой шелковой рубахе, а Маргуша, надев большие, не по ноге туфли, стояла на одном месте и не двигалась. И что Цовик бегала по двору в перешитых на нее ситцевых городских платьицах — ничего удивительного во всем этом не было. Они были внуками Васила, а Стефан с этим семейством связан с незапамятных времен — все про это знали. Но своей кофты Антик ни разу не надела, Васил даже не узнал про такую кофту. Черную рубаху он носил с удовольствием, в первый же день пошел в ней в сады работать. Все похвалили Стефана, узнав.