Зорайр Халафян - Год, Год, Год…

— Какого мужа?! Мужа нет!

— Л может, есть? Ничего не значит, что писем не пишет. Ты женись, забудь про нее, — посоветовал Стефан, вспомнив все.

— Подходящей девушки нет, — после долгого молчания вяло сказал Сероб и вдруг взорвался: — Ну кого, кого она ждет! Когда он вернется еще… Восемь лет как нет… Поговори с ней, будь другом, объясни ей все… Со мной она говорить не хочет…

— С ума сошел, — рассердился Стефан.

Глаза Сероба сузились. С ненавистью посмотрел на Стефана. Выругался, наверное, мысленно.

А вечером после работы Сероб зашагал к продовольственному магазину и, когда показалась Гоар с корзиной в руках, вошел в магазин следом за ней.

— Что покупаешь? — спросил вкрадчиво, ласково.

Ответа не последовало. И когда Гоар протянула руку, чтобы взять у продавца килограмм самой дешевой колбасы, завернутой в грубую бумагу, Сероб сказал ей:

— Я такую для своей собаки покупаю.

Ответа не последовало. Гоар уже не было в магазине, а он рвал на себе волосы и корчился, как от сильной боли, и удивленный продавец смотрел и думал, что перед ним сумасшедший, должно быть, или же контуженный.

Новых друзей Стефан еще не завел. В больнице, где он до войны работал, были у него два друга, славные ребята, но они не вернулись с войны. А родственников он своих не любил. Родственники приходили, садились, говорить было не о чем. Но родственники не терялись. Советы ему давали, добра желали. Говорили, что жить не умеет, почему так поступает, а не этак, примеры приводили, на общего знакомого указывали — в кладовщики пошел, теперь в Арабкире трехэтажный особняк строит, деревья уже посадил фруктовые, огород развел. «А у тебя что есть?» Еще про кого-то рассказывали, кто на торговле нажился. Он смеялся, родственники осуждающе головой качали: «Смеешься, не понимаешь еще, не разбираешься в жизни совсем».

Раньше мать разговорам таким значения не придавала, но эти пять лет изменили и ее. Теперь она с вниманием слушала родичей, переводила укоризненный взгляд на сына и этим донимала его вконец. Через две недели после возвращения Стефана они повздорили. Из-за какой-то мелочи поругались недостойной. Через два дня то же самое. «С ней нельзя жить», — неожиданно для себя подумал Стефан, увидев, что второй час уже кружит по улицам, не желая идти домой. А наутро, проснувшись с чувством раскаяния, пошел мириться с матерью. В маленькой кухне с вечно чадящей керосинкой мать, склонив голову, готовила завтрак.

— Мама, — позвал Стефан из дверей.

— Со мной не разговаривай, — сказала мать.

И это задело Стефана. Опять те же мысли о невозможности вместе жить. Отчаяние. Обида. «Стареем оба, — сам себе сказал он. — Два старых человека рядом… Однообразные дни…» Прилежно приходили родственники, распускали сладкие языки.

— Верно, верно люди говорят, — поддакивала им мать.

Родственники со значением переглядывались.

Стефан позвонил из уличного автомата — Аристо дома не было.

— Ты меня помнишь, Микаэл? — с тоскливым чувством одиночества спросил Стефан.

— Помню, Стефан… Стефан…

— Просто дядя Стефан.

— В тот день я застеснялся вас, дядя Стефан, — сказал Микаэл.

— Я тоже. — Стефан сказал, потом опомнился: «Что это я говорю, старый дурак».

— Вы расскажете мне про войну, дядя Стефан?

— Расскажу, когда приду, — смеясь, сказал Стефан.

— А когда придете?

— На днях. Завтра. Послезавтра.

Мальчик помолчал и вдруг ошарашил Стефана вопросом:

— Как ваши дела, дядя Стефан?

Стефан рассмеялся:

— Ничего, — сказал, — через несколько дней выхожу на работу. В той же больнице буду работать, что до войны. Ну до свидания, Микаэл. — Что было еще говорить с ребенком?

— Алло, — сказал мальчик. — Приходите сейчас, дядя Стефан. Придете?

Стефан подумал.

— Иду.

Работа спасла Стефана. Возвращался домой поздно, к ночи. Иногда шел играть в бильярд или засиживался, болтая с больными, в шахматы с ними играл. Была одна женщина, надежды какие-то подавала… И наконец, он задумался о должности, потому что должность — это ведь зарплата, а ему жениться было нужно… Что ни говори, а речи родственников что-то сдвинули в нем. Но, конечно, ничего не получилось.

— Они думают, раз в армии побывали, чин получили, то и знания их увеличились. — Слова эти к нему были обращены, но не он имелся в виду, «вообще» говорилось. — А нам специалисты с подготовкой нужны. Наука вперед движется. Не так ли, дорогой мой?

— Так, — согласился Стефан и не сказал, за чем пришел. «Не могу я за должность бороться; никогда не мог». — До свидания.

— Всего наилучшего.

Невыносимыми были воскресные дни, когда не было дежурства.

— Аванес, — слышался сверху голос Тагуи, — который час?

Стефан каждый раз смеялся, а мать косо глядела на него. Не нравился, видно, ей смех сына.

В дверь постучались.

— Войдите, — сказал Стефан.

— Как это войдите? — рассердилась мать. — Дай сначала спросим, кто, а потом уже «войдите». Кто там? — громко спросила она.

— Это я, — вошла Тагуи. — Здравствуйте. Маняджан, у вас зубной ваксы нету? Может быть, есть? Не знаю, Стефан ведь врач, врачи часто зубы чистят. Или черного перца нету?… И красного нету?

— Тикин Тагуи, — сказал Стефан, смеясь, — почему часов себе не купите, сколько себя помню, вы у всех про время спрашиваете.

— Э-э-э, — махнула рукой соседка, понимаешь, мол, что говоришь? — На что мне часы, шум от них один. Который сейчас час, Стефан-джан?

Стефан поглядел на часы:

— Два.

Тагуи вздохнула — совсем не двигалось время.

Стефан вспомнил, что несколько дней назад в саду 26 Комиссаров видел на стенде ее фото: группа женщин с сумками Красного Креста лежит на асфальте, под фото подпись: «Члены кружка Красного Креста на занятиях — ползут по-пластунски». Женщины недовольно и мрачно смотрели с карточки. Никаких занятий, разумеется, не было — какие занятия на асфальте, фотографировались просто.

— Ты видел, да? — обрадовалась Тагуи. — Хорошая карточка? Немножко я грустная получилась. Грустная?… Маня-джан, если перца нет, немного тонкой соли дай. Тонкой нет, крупную дай…

Закрыв за ней дверь, мать вернулась в комнату и сказала:

— Немножко чокнутая.

— Не немножко, здорово чокнутая, — ответил сын. Новый год приближался. Стефан чувствовал, что это будет грустный Новый год, он и старая мать в маленькой тесной комнатке, за маленьким столом. Стефан сказал:

— Хочешь, елку тебе куплю, мама? — И расхохотался.

Мать обиделась.

— Ну что ты обиделась, что я такого сказал? Не понимаем друг друга, — сказал сын.

— Что ж тут понимать? Сказал бы что-нибудь путное, а то — елка… — Мать передразнила его, сделав гримасу.

— Я не так сказал, — ответил Стефан.

— Так. Именно так. Еще и смеешься надо мной, издеваешься.