Йото Крыстев - Зерна гранита

— В моем лице вы имеете такого ученика, который испытывает огромное желание узнать все, даже самые малейшие подробности, о вашей стране.

— У нас, — продолжил Доминго, — большая часть территории покрыта густыми тропическими лесами. Есть места, куда не ступала нога человека. Огромные районы еще не изучены. Мы не лишены природных богатств, однако бедны. Вы, наверное, хотите спросить меня, почему. Потому что более половины народного хозяйства страны, более двух третей обрабатываемой земли и около трехсот торговых объединений были собственностью диктатора. А для него люди были всего лишь дешевой рабочей силой, которую эксплуатировать выгоднее, чем машины и технику.

Нервный тик исказил лицо моего собеседника. На лбу его собрались глубокие морщины. В свои тридцать лет он выглядел пятидесятилетним мужчиной — седые волосы, медленные и уверенные движения. Когда Доминго говорил о людях, об их бедах, было видно, что каждое его слово идет от сердца.

— А знаете, что мы получили в наследство от этого дикого и бешеного диктатора? Пустую государственную казну, вычищенные кассы многочисленных компаний и ко всему еще долги, очень много долгов. И все это — за море выжатого им человеческого пота.

Он замолчал. Похоже, ему было тяжело говорить о нищенском положении своей страны. Я больше не стал ни о чем спрашивать его.

Мы пролетали над самым большим озером — Никарагуа. В этих местах еще в 1522 году (двадцать лет спустя после того, как Колумб во время своего четвертого, и последнего, путешествия в Америку открыл эту страну) испанские золотоискатели, возглавляемые Гонсалесом де Авилой, встретились с индейским племенем чолутеков. Вождем чолутеков был Никарао. Его именем испанцы и назвали озеро (Никарагуа — вода Никарао), а затем и страну.

Когда мой словоохотливый собеседник замолкал, мы с высоты любовались землей и водой, и я думал о полувековом господстве Сомосы и о том жестоком «наследстве», которое он оставил революционному правительству и народу. В годы его правления страна находилась в застывшем состоянии, как вулканическая лава. На этой красивой земле с небывалой силой произрастали не наука и культура, а коррупция и деспотизм. В этом я вскоре убедился, когда знакомился с жизнью народа.

Напомню тебе еще, что триста лет (до 1821 года) Никарагуа находилась под испанским владычеством, после чего вместе с соседними странами вошла в Центральноамериканскую федерацию. Но федерация просуществовала очень недолго. По существу, испанцы были изгнаны американцами, которые давно уже алчно взирали на это важное для них в стратегическом отношении место.

Боль и нищета никарагуанцев поражает каждого, кто посещает страну с открытым и честным сердцем. Здесь долгие годы царил ужас детского голода и массовой нищеты. Кварталы бедняков на окраинах городов и в сельской местности напоминали свалку. Местное население было поголовно неграмотным. Человеческое достоинство чудовищно попиралось. Долгие годы 200 семей латифундистов эксплуатировали более двух миллионов никарагуанцев.

Но и это не все. К сожалению, это только частичка национальной трагедии народа. Трагедии, которую спокойно созерцала «справедливая» Америка. Более того, ее дипломаты вдохновили преуспевающего молодого офицера Анастасио Сомосу Гарсиа на убийство генерала свободного народа Аугусто Сесара Сандино и его соратников, истинных сынов народа. Этот позорный акт положил начало самой продолжительной человекоубийственной ночи, которая известна в Латинской Америке как диктатура сомосовской династии.

Под нами лежала Никарагуа — бескрайние вечнозеленые леса, небесно-синие озера, дымящиеся вулканы, искрящиеся на солнце водопады, высокие вершины гор и обширные болотистые равнины.

Доминго с болью продолжал рассказывать:

— С укреплением диктатуры расширялись и формы эксплуатации, которые духовно и физически разоряли бедных людей. И землю, как последний кусок хлеба, самым бесцеремонным образом захватил диктатор. Он возглавлял всех грабителей. Жители целых сел превращались в безработных пролетариев, ютившихся в лачугах на окраинах городов…

Мы пролетали над Манагуа. Доминго обратил мое внимание на кварталы Эль-Родеито, Эль-Галопе, Лас-Тореас, в которых нет ни воды, ни электричества. И, заканчивая грустное повествование, Доминго сказал:

— Год назад в клещах безработицы находилось более пятидесяти процентов активного населения. Интересы государства Сомоса подчинил своим личным интересам. Хорошо обученная и оснащенная современным оружием армия защищала только интересы сомосовской династии. Всего год назад это была страна, в которой процветала самая коррумпированная, репрессивная и аморальная диктатура в самом сердце Центральной Америки. Можно сказать, что это была диктатура «Made in USA»…

Самолет снизился, и перед нами в бешеном беге затрепетала зелень. Голос стюардессы произнес:

— Добро пожаловать в аэропорт Сандино! Добро пожаловать в свободную Никарагуа!

ВСТРЕТИЛ нас, разумеется, неизменный тропический дождь. Никарагуанцы говорят: «Льет как из ведра». Льет час, другой, вымоет зелень, а затем за пару часов солнце вновь ее высушит. И так почти каждый день, особенно в зимний сезон. Но такая погода может показаться необычной только иностранцам.

В аэропорту, который до революции был собственностью Сомосы (что тут только не было его собственностью!), нас встретили молодые ребята с оружием в руках и с подкупающей улыбкой. Когда мы сказали, что прилетели из Болгарии, они спросили:

— С родины Георгия Димитрова?

После нашего ответа дула их винтовок опустились. Самые неприятные минуты в каждом заграничном путешествии ощущаешь, когда пересекаешь таможенный барьер. Пока оформляли документы, хозяева предложили нам кофе. Ты знаешь, я не люблю кофе, но можно ли было отказать этим глазам, этой неподдельной и пленительной любезности?! В их умении держаться было столько естественности и откровенности, что я сразу же забыл, что нахожусь за тысячи километров от своей родины, за океаном, на другом материке.

Я невольно залюбовался этими ребятами, белыми, смуглыми, черными, которые еще вчера были слугами, угнетенными, униженными, а сегодня стали хозяевами — внимательными, заботливыми.

Наверное, именно о таком молодом поколении никарагуанцев мечтал еще в 1918 году революционер-демократ Мануэль Гонсалес Плада, который за несколько месяцев до своей гибели написал на красном полотнище:

«Как можно правильно жить и думать, если продолжаем еще дышать атмосферой средневековья, если наше воспитание топчется вокруг бесплодных католических догм, если не можем ликвидировать смертельный вирус, доставшийся нам в наследство от испанцев, куриную слепоту, с помощью которой Соединенные Штаты хотят скрыть прелесть нашей земли от наших собственных глаз? Мы не хотим революцию, которая только свергает президентов или царей. Мы хотим мировую революцию, которая уничтожает и устраняет национальные барьеры, призывает людей труда владеть и пользоваться всеми благами земли».