Татьяна Беспалова - Похищение Европы

— А ты почему так раскраснелась-то? — старик хитро нащурил глаза. — Приложилась к моему пойлу? О, да! Нет на свете лучшего счастья, чем ракия! Только война и любовь могут сравниться с ней!

Лена приложила ладони к лицу. Щеки действительно горели. Внезапно ей захотелось рассказать деду о странном происшествии в лесу, о виденных ею людях, о предостерегавшем её голосе. Но голос она предпочла объяснить тепловым ударом — голова-то и сейчас немного кружилась. А люди? Что ж, они есть повсюду. Не должен же быть лес совершенно пустым, тем более такой лес — чахлый, редкий, низкий — одно название, а не лес.

— Стыд? Ты стыдишься или… как это… Стесняешься? — приставал дед.

— Нет. Не так. Я как раз таки потеряла последний стыд.

— Га-га-га! — усы старика приподнялись, обнажая широко распахнутый, щербатый рот. — Как же ты его потеряла, женщина?

— Танцовщицей работала.

— Га-га-га! В баре? Стриптизерша? — он окинул её оценивающим взглядом. Усы его хищно шевелились. Он склонился к ней. Лену чуть успокоили запахи влажной почвы, конского пота и ракии.

— Внучка называет меня пьяницей, но это не так. Да, я выпиваю стакан ракии в день. Для большего я слишком стар. Я стар для женщины. Я стар для войны. Но для стакана ракии — я в самый раз! А ещё я умею плясать! А ну-ка представь, что здесь у нас бар. Эдакое заведение, в котором любит бывать мой разведённый сынок. Да-да! Спас развёлся с женой. Не уморил, не утопил, не отравил. Развелся! Га-га-га! Опа! Ай-йо!

Старик пустился в пляс. Тяжелая его поступь заставляла играть и прогибаться половые доски. Посуда на полках позвякивала в такт каждому его шагу. Всклокоченной своею макушкой он несколько раз задел мутный светильник, свисавший с потолка. По стенам кухни метались, плясали озорные тени.

— Колоть мою задницу? Ай-йа! Мерить давление? Ай-йа! Нет! Нету у меня такой работы! — приговаривал старик. — Зато есть другая! Видишь, я пляшу, а дышу ровно! Видишь? А ты будешь у меня батрачкой! Ай-йа! Днём — огород и конюшня, а ночью… Будем мерить давление вот тут!

Он похлопал себя ладонью по гульфику.

— Ай-ай! Оно будет высоко!

— Я не навязывалась…

— Навязывалась! Убежала из дома до хорошей жизни? Ай-йа! Так на! Так получи!

Пляска вприсядку заставила деда замолчать. Он сосредоточенно закусил ус, выделывая огромными своими ногами замысловатые коленца. Закончив плясать, он воздвигся над Леной и прогромыхал:

— Чистить конюшни. Полоть морковь. Меня ублажать. Другой работы нет. Ай-йа!

— Вы шутите?

— Ай-йа!

Дед топнул ногой и засмеялся. Стены дома дрогнули. С огромного крюка на пол с грохотом сорвался блестящий медный таз. Дед налил в стакан из бутылки и одним махом опорожнил его. Но глаза его сияли ярче хорошо начищенной меди.

— Насчёт моркови и лошадей — нет. А остального мне не надо.

Лена отвернулась к окнам, но ей и так не удалось скрыться от его прожигающего взгляда. Казалось, и чистенькие занавески, и её одежда, и каждая тряпица в этой стерильной кухне сейчас займется ярким огоньком. В простенке между окнами висело большое зеркало в богатой раме. Неуместный этот предмет интерьера отражал хозяина дома. Худой и костистый, он мало походил на своего широкоплечего сына. Его кучерявая, несколько поредевшая шевелюра, его пожелтелые от табака усы, его давно не стриженная борода и огромные, смуглые, в синих прожилках вен руки — всё дышало чудесной колдовской силой. Старик походил на ожившее изваяние языческого идола, гуляющее по какому-то неизвестному промышлению в чаще этого странного леса.

Чаща болгарского леса — ещё одна местная странность. Леса-то как такового вовсе и нету. На пологих холмах и в балках растет колючий кустарник да невысокие деревца. Настоящие деревья с толстыми стволами и раскидистыми кронами всегда стоят наособицу, разделенные широкими пустыми полянами. В таких местах и спрятаться-то толком негде. В жаркую погоду не найдёшь тени. Если только не перемещаться по балкам и оврагам. Если только не таиться в зарослях, как те люди… Лена решила быть честной.

— Мне страшно у вас. Я видела в лесу людей… — проговорила она.

— Турок? Под каждым кустом? Чалма-кинжал? — проговорил дед. — Морок! Мой Спас говорит, это генетическая память.

Лена оглянулась. Дед ли говорит с нею или кто-то другой? Да, он говорит. Усы шевелятся. Глаза блестят. Лена тряхнула головой.

— Кажется, я перегрелась. Тепловой удар, — тихо проговорила она. — Я ягоды в лесу искала и грибы.

— Какие же грибы теперь? Начало лета!

— Наверное, в таком-то лесу их и осенью их нет.

— Ты не думай плохо о наших лесах. До турецкой границы — тридцать километров. До Несебра — тридцать и тридцать и ещё немного. В обе стороны — лес. Дороги ай-яй! Прячься где хочешь. Внучка и её подружка — ездят быстро. Тррр! Мотоцикл! Опасно! Война лезет к нам через ров.

— Вы хорошо говорите по-русски.

— У меня была русская жена. У сына — русская жена. В нашем доме на болгарском не говорят. Я говорю хуже всех, — черные глаза дедка задорно сверкнули. — Ты понимаешь меня хорошо?

Лена кивнула.

— Русская-русская! — дед раздвинул усы улыбкой. — Но в лес больше не ходи. Нет тут земляники, а арабы есть. И ты, похоже, видела их. Не скажешь где? Э, дева! Да ты совсем плохая. Ай-яй! Иди к себе. Ложись.

— Но меня наняли на работу.

— Ложись!

Дед затолкал её в узкую каморку за кухней и захлопнул за спиной дверь. Едва ощутив под щекой прохладную ткань наволочки, Лена заснула.

В дверь постучали на рассвете, робко, тихо, странным прерывистым стуком. Три раза ударили — и всё. Она не слышала шагов хозяина. Не слышала грохота засовов и щелканья замков. Она окончательно проснулась, лишь увидев свет в щели под дверью — кто-то зажег на кухне свет. Голосу хозяина отвечал женский голос. Говорили на болгарском языке. Но на кухне был и кто-то третий. Это человек несколько раз прошел мимо двери в её комнату и она могла видеть быструю тень. Лена решила подняться и выйти к людям. Гостями оказались две молодые девушки — светловолосая и тёмненькая.

— А вот и наша танцовщица-медсестра! Оказывает мужикам посильную помощь. Ночует где придется, — светловолосая девушка смотрела на неё холодно, говорила жестко.

Почему-то Лену поразили именно её волосы. Странно! В Болгарии довольно много светловолосых женщин, вот и дочка её работодателя тоже светленькая, как тот цыганёнок в лесу.

— Они стоят за воротами, — проговорила темноволосая девушка. — Ждут подачек. Вы выйдете к ним, дядя Иван, или…

— Выйду, — ответил старик и решительно направился к двери, ведущей в сени.

— Что за манера являться ночью! — всплеснула руками темноволосая и, обернувшись к Лене, добавила:

— Вы — Елена. Я — Надя. Это — она указала на светловолосую свою подругу — внучка дяди Ивана — София.