Леонид Финкель - Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (сборник)
- Название:Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (сборник)
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:АСТ, Астрель
- Год:2011
- Город:Москва
- ISBN:978-5-17-07388
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Леонид Финкель - Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (сборник) краткое содержание
Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (сборник) - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
– Но ты любишь Христа?
– Он интересует меня как поэт. И как пророк…
– А художественный музей?
– Дилетантский замысел. Конечно, Тель-Авив – не Париж, и надо признаться, мы, евреи, не очень разбираемся в искусстве. Хотят завалить музей какими-то муляжами, гипсами и копиями – кому это нужно? К чему весь этот заплесневевший хлам? Все это несерьезно… Я хотел, чтобы доверились мне… либо действовали по своему вкусу… Но в Израиле я нашел Библию…
– И евреев как декорацию к ней?
– Ты дерзишь, колдунья.
– Моя прародительница говорила правителю Флоренции вещи и похуже…
– А я думал о «елее», который смягчает сердца и от которого перестают скрипеть дверцы души и путь становится глаже…
– Просто ты еще не изобразил своего Бога.
– Без «елея» чернила засыхают, краски засыхают, не остается ни идеала, ни цели, ради которой стоило бы жить.
– Хочешь, я поведу тебя в Эрец-Исраэль?
– Нет, я приду туда сам.
…Когда он вышел от гадалки, мертвая, холодная луна висела в ночи. Покорно мерцали черные карты окон. Перед уходом спросил ее: «Хочешь, покажу тебе сон? Художники умеют любить…» Она ответила: «У моих предков все сны сбывались. И кончилось это… плохо…»Он ушел, даже не попрощавшись. Не сказав ни слова. Слова занемогли, занемогли краски. «То старость мастерства», – думал он. Обычно краски настигали его внезапно, как болезнь. Он знал художников, которые обретали счастье в книгах. И оно оказывалось удручающе маленьким. Потому что в книгах надо бы находить не счастье, а смысл жизни. А его счастье не знает настоящего времени: оно либо вчера, либо завтра. Но что случилось? Не дается ему Давид? А, может быть, это он перестал быть колдуном?
Вымерли колдуны, остались одни аптекари.
И все лечат друг друга…
2Он входит в комнату уверенно, преодолевая пространство твердой походкой, свидетельствующей о том, что он сознает: земля есть земля и только земля. Но вот на каком-то шаге тело покачнулось и смешно надломилось, точно в театре марионеток надломился Пьеро, смертельно ужаленный изменой. И косо садится. Скорее, падает в кресло. Да, так что она там сказала о Святой земле? Она хотела показать ему Эрец-Исраэль? Между прочим, Моше Шарет предлагал для работы виллу в Хайфе, Бен-Гурион будет ему только рад. Голда Меир станет разговаривать с ним на идиш. В беседе пробегут часы, и, говоря о дорогой обыденности, о работе, о жене, о ребенке, он вдруг вскипит какой-нибудь непонятной провидческой фразой: «Мы говорим лишь как перед Богом, наш путь не ошибочен, ибо это путь Бога…»
Отчего они там, в Тель-Авиве, обиделись? Оттого, что он прежде всего художник, а потом еврей? Но ведь если б он не был евреем, он не стал бы художником. Все хотели его полюбить. Но чтоб его полюбить, надо было к нему приблизиться, пройти медленный и настойчивый искус проникновения сквозь его твердую оболочку. Скорее всего, им не нравятся его маленькие еврейчики, лошади с нарожденными жеребятами, старуха, у которой отскочила голова и мчится ввысь, девушка с букетом, к груди которой приник юноша, перекинутый в воздухе через голову, словно подброшенная кошка…
Они думают, «мода на Шагала» – это либо болезнь, либо озорство. Но «для чего?» и «к чему?».
Он взял книгу, которую читал все эти дни, – «Пророки» с закладкой в начале. И прочел вслух:
«И состарился царь Давид, и вошел он в преклонные лета, и покрывали его одеяниями, но не делалось ему теплее…»Однажды, утомленный нескончаемыми заборами Витебска, он уже писал «Смерть». Сначала «Смерть», потом «Свадьбу». Все время было ощущение: еще немного – и он весь покроется волосами и пеной. Он слонялся по улицам, искал и просил: «Боже, Ты, сокрытый в облаках или за домом сапожника, сделай так, чтоб раскрылась моя душа, печальная душа лепечущего мальчика, укажи мне, Боже, мою дорогу. Я не хочу быть как другие, я хочу видеть новый мир…»
И тогда дома разъялись, лопнули, как скрипичные струны, и все жители взлетели вверх. И парили над землей… и семьи устроились на крышах. Краски смешались, превратились в вино, и полотна желтели…
Но он тогда еще ничего не знал о художнике с отрезанным ухом, о кубах, о квадратах, о Париже. Разве что не боялся погрузиться в хаос, разбить, разрушить привычное. Вот, говорят, Израиль не принял его. Но Израиль – в своей клетке. Он – в своей. Но если и тебя, Давид, не принял Израиль? Отчего Бог забрал тебя в субботу? Лежал в саду, там, где настиг его ангел смерти, под лучами палящего солнца. Спросил сын его, Шломо, у мудрецов, можно ли подвинуть тело отца в тень. Сказали мудрецы: «Прикажи слугам обмыть тело отца и намазать маслами, но двигать его в субботу запрещено». Вот! Не в этом ли весь Израиль? – Запрещено! И тогда, чтобы Давид не лежал под палящим солнцем, Шломо позвал стаю орлов. И они, расправив огромные крылья, покрыли царя до конца субботы.
Мудрый Шломо!..
Он стоял над телом отца и думал: «Живой пес лучше мертвого льва! Вот мой отец, царь Израиля, сильный и праведный человек, которого так любил народ, лежит мертвый. А Тора запрещает в субботу перенести его тело, тогда как ради голодной собаки можно отрезать кусок падали, если это забыли сделать до наступления субботы».
Все – нельзя. И все – дозволено.
И вдруг – легкое и звучное пламя. Морщины – следы солнца и горя. Шагал заплакал: он видел, как царь Давид медленно поднимается в небо. Ангелы бегут перед ним и освещают путь. Звезды поднимаются навстречу и заходят, когда он минует их. А что, если он направляется в свой небесный Храм? Не случайно его сопровождают все цари и династии Давида. На голове у каждого – царская корона. А корона Давида – самая великолепная, изображения солнца и луны и одиннадцати звезд вырезаны на ней. И эта корона означает весь мир от края до края.
Слезы текли по лицу художника. Над его головой струились благословения, вино, а может, и проклятия. Он потерял рассудок. Все кружится вокруг него…
«Да, надо намекнуть друзьям, чтобы дали ему сделать настенные росписи в Иерусалиме…»
Он набросится на краски, как зверь на мясо. Он соберет всех евреев – старых и молодых – и скажет: «Слушайте, он взлетел!»
Ах, Художник! Артист!.. Не кантовать! Низ! Верх! Потомок, сними шляпу: а ведь говорили – не полетит…
Руки его были спокойны, когда он набирал знакомый телефонный номер. Впервые за много месяцев не дрожали.
– Зеленоглазая, ты меня не любишь? Не хочешь отдаться любимому старикашке? Можешь взглянуть: Он летит!
– Иди в ад…
– Ты со всеми такая приветливая?
– Просто я тебя не оставлю… Пойду вместе с тобой.
– Тогда другое дело.Из Иерусалима ответа не последовало. Намек художника о «настенных росписях» черноволосые ангелы не поняли.
В 1973 году, впервые после пятидесятилетнего отсутствия, Шагал приехал в Россию. В Израиле этот поступок вызвал всеобщее негодование: как это он мог поехать туда и играть с ними в их игры?! И не сказать ни слова о евреях-отказниках?!
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: