Коллектив авторов - Ковчег Лит. Том 1

Степан Аркадьевич ничего не говорил и со вниманием слушал все более увлекающегося собственным рассказом Крысина — у того аж щеки покраснели, несмотря на пронзительный синий ветер от носа к корме. Движок катера усердно и размеренно стучал в такт его словам, лишь изредка меняя тон, когда катер рассекал особо буйную и крепкую волну.

— В России князь служил на Курско-Киевской и Московско-Рязанской железных дорогах. Во время русскотурецкой войны был уполномоченным Красного Креста при санитарном поезде. Ему благоволила будущая императрица Мария Федоровна, под чьим покровительством сей поезд находился. Потом строил и возглавлял разные железные дороги. Даже в Болгарии побыл главным инспектором тамошних. И стал, наконец, министром путей сообщения Российской империи.

Крысин торжественно обвел взглядом пространство от востока до запада:

— Граф Витте, правда, обозначив его как человека высшего света, прекрасно знавшего железнодорожное дело, — Крысин своей замысловатой фразе помогал правой дирижерской рукой, — чрезвычайно воспитанного и по существу хорошего, не преминул заметить, — Крысин поднял к небу указательный палец, — что при всем том князь всю свою жизнь оставался скорее обер-машинистом, нежели министром, и отказывал ему в звании человека государственного…

— Вижу, вы бы с графом поспорили?

— Ну это уж как там государство понимать, — не стал вдаваться в тонкости Крысин. — А кто организовал работы по строительству КВЖД? И Транссиба? Да той же Кругобайкалки нашей? Один английский корреспондент во время русско-японской войны признал князя Хилкова более опасным противником для японцев, нежели военный министр Куропаткин. Грузы-то военные и войска шли как надо и куда надо! А доконала его первая революция и забастовки, с которыми он не справился и уж окончательно ушел в отставку. Ну да, расстреливать он своих точно не умел! Зато у нас на вокзале в Слюдянке ему бюст стоит. А прадеда моего, когда костыль забил, пожаловал… — подвел Крысин вновь к своему, родному, былинному. — «Как зовут тебя, добрый молодец?» — отдавая кувалду прадеду-Крысину и вытирая пот со лба, добродушно и ласково спросил князь Хилков. — «Михаил Иванович мы, ваше сиятельство», — солидно отвечал прадед. — «Тезка, значит… — улыбнулся князь и огладил свою седую бороду-метелку. — Тогда держи на память о последнем нашем костыле», — и он протянул прадеду-Крысину золотую десятирублевку. — «Благодарствуем, ваше сиятельство», — принял тот с поклоном подарок.

— Сохранилась? — полюбопытствовал Степан Аркадьевич.

— Не… — развел могучими руками Крысин. — Прадед тогда денег поднакопил, червонец этот золотой присовокупил и открыл москательную лавку. Краски, олифа там, керосин — в Маритуе. А вот кувалду ту я недавно в музей отдал при станции Слюдянка. Вот как.

Между тем, на палубу как раз поднимались сестренки Крафт в тельняшках и с платками — красным и желтым — на тонких красивых шеях. Их не слишком длинные темно-русые волосы были забраны на затылках: у красной сестры — простой синей резинкой, у желтой — зеленым губчатым валиком. А потому как волосы у обеих в нижнем течении были замысловато тронуты красным, синим и желтым, торчащие вверх хвостики разлетались трогательно и совсем уж многоцветно. Вслед за ними показалась светлая голова Елены Павловны, кутавшейся в цветастую шаль, и чуть загоревшая лысина Андрея Валентиновича. Он капитанскую свою фуражку держал в руках, но, ступив на палубу, вновь водрузил ее на голову.

Степан Аркадьевич встал так, чтобы заслонить проходящим от кормы к носу вид на спящего в рубке Рыбина, а сам бросил два быстрых внимательных взгляда на шейки сестренок, покрытых одинаковым чудным светлым пушком.

Пропустив их мимо, Степан Аркадьевич быстро склонился безо всякого сарказма к Крысину:

— А почто прадед-то в каторжные работы попал?

— В пьяной деревенской драке, по молодости, троих убил…

— Угу, — чуть о другом задумался Степан Аркадьевич.

— А то ж, — понял его Крысин.

Берег казался уже столь близким, что, наверное, можно было бы разглядеть лица людей в окнах домов, если б оттуда кто выглядывал. Но даже на улицах и пристани никого там не наблюдалось.

Сестренки Крафт обернулись к окну рубки, над нижним обрезом которого торчали ручки штурвала и где должна была бы возвышаться уверенная фигура капитана. Но и тут никого не было.

— Ох, не пора ли? — Степан Аркадьевич вложил в голос всю имевшуюся строгость, но получилось отчасти даже жалобно. Недоумение, если не сказать страх, неуправляемый, колкий и неотвратимый, заставили его судорожно потереть вспотевшие ладони.

— Попробуйте, — мрачно, но спокойно ответил Крысин, скосив глаза в сторону рубки, а сам отправился на нос — не иначе, как поддержать товарищей.

Степан Аркадьевич вошел в рубку и даже прикрыл за собой дверь. Рыбин лежал на топчане лицом к стене и не подавал видимых признаков жизни.

Степан Аркадьевич сначала осторожно, потом и крепко потряс Рыбина за плечи — в ответ не раздалось даже сонного бормотания.

«Без паники», — сказал он себе и, сделав шаг к штурвалу, положил ладони на его вытертые до блеска деревянные ручки.

С высоты капитанского места хорошо просматривался нос катера, где стояли пассажиры. Их возможные взгляды в сторону рубки перекрывала широкая спина Крысина, обеих же сестер Крафт он приобнял за плечи, не давая им возможности даже случайно обернуться.

Отсюда же было отчетливо видно и прямо-таки чувствовалось всем нутром, что катер идет прямо на стремнину Ангары.

Попробовав подать штурвал вправо — а по фильмам Степан Аркадьевич хорошо помнил, что штурвал надо крутить ровно в противоположную сторону от чаемого поворота, — он понял, что тот закреплен намертво. Обнаружились и две едва оструганные доски, похоже, от фруктового ящика, стоявшие враспор между нижними ручками штурвала и полом рубки.

«Экий находчивый», — мелькнуло по поводу Рыбина.

Степан Аркадьевич обернулся на него — тот оставался недвижим.

Он опустил ладонь на ручку газа.

— Не трожь, — раздалось позади. И его не грубо, но беспрекословно отстранили.

Рыбин, даже не помятый, спокойно занял свое капитанское место.

По молчаливому соглашению с ним Степан Аркадьевич позволил себе остаться в рубке.

Ангара осталась правее, но берег и причал порта Байкал надвигались с угрожающей быстротой.

Двигатель заработал тише, и катер заметно сбавил ход.

Спина Крысина выражала полное и расслабленное удовлетворение. И — Степан Аркадьевич почувствовал это вполне въяве — гордость за капитана, видимо, очередную. Похоже, подобный аттракцион с неуправляемым катером они с Рыбиным устраивали не в первый раз.