Джеймс Фрей - Миллион мелких осколков

Я смеюсь.

А ты что делал?

Сидел тут, ждал твоего звонка, и думал, что сказать тебе, чтобы не показаться идиотом.

Она смеется и говорит.

Кажется, мы свихнулись.

Может быть, немного.

На чем?

На свободе. На том, как ее найти.

А тебе не кажется, что мы свихнулись еще и друг на друге?

Может быть.

Вот уж на что я совсем не рассчитывала, когда ехала сюда.

И теперь не надо ни на что рассчитывать. Просто подождем и посмотрим, что из этого получится.

Верно сказано.

Спасибо.

Хочешь завтра снова встретиться?

Конечно.

И ты мне еще что-нибудь расскажешь.

По-моему, сейчас твоя очередь.

Пожалуй, ты прав.

Уже знаешь, о чем рассказать?

Задай вопрос, как я тебе задала, а я на него отвечу.

Что бы ты ни ответила, я тебя не осужу.

Спасибо.

До встречи завтра.

Я скучаю по тебе.

Мне приятно, что ты скучаешь по мне.

Мне приятно, что тебе приятно.

Пока.

Пока.

Я кладу трубку, смотрю на телефон и улыбаюсь. Это улыбка идет из глубины души, это не улыбка минутной радости. Даже когда она сойдет с моего лица, она останется в душе.

Я поворачиваюсь, иду через отделение, по коридору, к своей палате. Приближаюсь, из-за двери доносятся глубокие звуки кларнета – Майлз играет. Стою снаружи и слушаю. Он играет, как всегда, негромко. Каждую ноту тянет дольше, чем, казалось бы, возможно. Он повторяет мелодию каждый раз с новыми вариациями. Это немудреная музыка, которую создает один-единственный человек с помощью своих легких и куска металла с дырочками, касаясь дырочек пальцами. Звуки то низкие, то повыше, то более медленные, то более быстрые, потом снова медленные и низкие, они повторяются с вариациями. Ни слов, ни пения, но у музыки есть голос. Глубокий голос человека старого, как окурок хорошей сигары или дырявый ботинок. Это голос человека, который пожил на свете и чего только не познал: печаль и восторг, стыд и блаженство, радость и боль, искупление и проклятье. Любовь и отсутствие любви. Мне нравится этот голос, и хоть я не могу поговорить с ним, мне нравится, как он говорит со мной. Он говорит, что все едино, юноша. Прими все и позволь ему быть.

Музыка заканчивается, низкая и медленная мелодия старого голоса замолкает. Она замолкает, в коридоре наступает тишина. Я открываю дверь, вхожу в палату. Майлз сидит на кровати, все еще сжимая губами кларнет. Он кивает мне, я киваю в ответ. Подхожу к своей кровати. Снимаю одежду, ныряю под одеяло, там тепло и уютно, я закрываю глаза, сворачиваюсь калачиком, прижимаюсь головой к подушке, и мелодия снова начинает звучать. Печаль и стыд, восторг и блаженство, радость и боль, искупление и проклятье. Любовь и отсутствие любви.

Все едино, Юноша.

Прими все и позволь ему быть.

В одной руке у меня пустая бутылка, в другой – пустой пайп. Стою на углу улицы, повсюду валяется мусор. На телеграфном проводе висят ботинки. Беснуются крэкеры. Барыги толкают свои запасы. У меня в одной руке пустая бутылка, в другой – пустой пайп. Мне нужна добавка.

Просыпаюсь, дрожу от ужаса. Я понимаю, что это сон, но все равно. Спиртное было реальным. Крэк был реальным. Крэкеры были реальными, и барыги тоже. Все было реальным. Я дрожу от ужаса.

Охватываю себя руками. Сворачиваюсь калачиком. Думаю о том, что есть в моей жизни хорошего. Стараюсь занять свой ум. Несколько недель я живу трезвым. У меня есть друзья. Матти, Эд и Тед. Майлз, Леонард и Лилли. У меня есть Брат Боб. Есть кой-какая одежда и несколько книг. Этого более чем достаточно.

Рычащие питбули рвутся на цепях. Двор с пожухлой травой. Крысы шныряют по полу, кусают спящих за лица. В доме нет мебели, вообще нет вещей. Только людей навалом. Крэкеры. В воздухе дым смешивается с газом и формальдегидом. Я визжу. Визжу, умоляю, требую добавки. Дайте еще, дайте еще, дайте еще. Мне нужно еще, необходимо до зарезу, требуется. Дайте еще, взамен я все отдам. Дайте мне еще, и я для вас сделаю все, что пожелаете. Дайте еще. Дайте еще. Дайте еще.

Я просыпаюсь, дрожу от ужаса. Понимаю, что это сон, но все равно. Собаки были реальными, крысы, дом и люди. Крепчайший убойный крэк. Он был реальным, и я курил его. Я дрожу от ужаса.

Сворачиваюсь плотнее, пытаюсь думать о хорошем. У меня есть больше, чем необходимо для жизни, больше, чем достаточно. Сворачиваюсь еще плотнее. Думаю о хорошем. Думаю о хорошем.

Опять сон.

Опять сон.

Стоит только заснуть.

Опять снится сон.

Он реален.

Реален.

Опять сон.

Я дрожу от ужаса. За окном светает. Встаю, иду в ванную, пошатываясь. Открываю дверь, падаю на колени, ползу к унитазу, меня выворачивает. Снова и снова. Дикая рвота. Напоминание о той жизни, которую я вел. В унитазе кровь, желчь, куски пищи.

Поднимаюсь с колен, встаю под душ, включаю кипяток. Стою под струей воды, она обливает меня с головы до ног. Сдерживаю очередной рвотный спазм. Я чертовски устал блевать. Ведь это всего лишь сны. С чего бы такие последствия. После снов-то.

Выхожу из-под душа, беру полотенце, обматываю вокруг бедер, иду к раковине, чищу зубы. Привкус рвоты смешивается со вкусом зубной пасты. Чищу изо всех сил, но противный привкус не проходит. Чищу еще раз – не помогает. И еще раз – не помогает.

Заканчиваю с зубами, бреюсь. Стоя перед зеркалом с бритвой в руках, рассматриваю свое тело. Меня становится больше. Обрастаю мясом. Вены на руках пока синие, но уже посветлее. Скулы не так выпирают, челюсть не так выдается, синяки под глазами прошли. Под кожей образуется слой жирка, и наметился живот. Я меньше похож на себя, больше на человеческую особь. Я превращаюсь в человеческую особь.

Заканчиваю бритье, умываю лицо. Делаю глубокий вдох, медленно скольжу взглядом снизу вверх. Вижу грудь, ключицы, основание шеи. Хочу добраться до глаз. Вот горло, кадык, подбородок. Хочу добраться до глаз. Вот губы, они зажили, вот щека, на ней шрам. Вот нос, он больше не распухший. Вот подглазья, под глазами мешки, но это серые мешки от усталости, а не черные мешки от синяков. Потом начинается зеленая радужка, светло-зеленая. Дойдя до нее, я делаю глубокий вдох. Смотрю в эту светлую зелень. Различаю ресницы. Различаю белки. Дышу глубоко. Вот она. Я смотрю, вот она. Светлая зелень.

Отворачиваюсь, выхожу из ванной. Майлз все еще спит, стараюсь не шуметь. Одеваюсь, выхожу из палаты в коридор, отделение спит. Поднимаюсь на верхний ярус, готовлю кофе. Жду, когда заварится. Наливаю себе высокий стакан черного кофе, над которым поднимается пар. Сажусь за стол, закуриваю. Я один. Сижу, пью, курю. Не думаю о том, что делаю и почему. Просто сижу. Пью и курю.

Раздвигаются двери-купе. Смотрю вниз, Леонард появляется на нижнем ярусе отделения. В спортивном костюме, лицо раскраснелось, по нему катится пот. Похоже, сейчас он в лучшей физической форме, чем в день нашего знакомства. Он похудел, черты лица обозначились четче, щеки сдулись. Выглядит, как здоровый житель пригорода, который возвращается с пробежки. Заметив меня, направляется ко мне.