Кэтрин Айзек - Я, ты и все, что между нами

Он засмеялся, но тут же успокоился, потирая лоб:

– Ты не ответила.

Желание заплакать росло во мне, подбираясь к горлу.

– Да, не ответила. Мне нужно кое-что рассказать тебе, Адам. Я должна была сделать это давным-давно. Но я не могла рассказать этого никому. Я не была до конца честной с тобой в том, что я за человек. И почему я не могу выйти за тебя. И почему ты никогда не захочешь этого.

Он нахмурился, не понимая, что происходит и о чем я говорю.

– У тебя кто-то есть? Я знаю, ты говорила, что это не Чарли, значит, у тебя есть другой мужчина?

Я покачала головой, желая, чтобы все было так просто. Чтобы я переживала только о мимолетных романах и отношениях, которые беспокоят всех вокруг.

Я натянула простыню до груди и села на кровати, теребя волосы руками.

Я не буду плакать.

Не буду.

– Дело не просто в нас с тобой, Адам. Дело в тебе, во мне, во всем.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что происходит с моей мамой, называется болезнью Хантингтона.

Он прищурился, пытаясь понять, зачем я начала эту тему.

– Это состояние мозга, которое влияет на ее нервы и является смертельным. От него нет лекарства, нет даже способа замедлить его развитие.

– Я слышал об этом. Я не знаю много о нем, но общее представление имею.

– Окей. – Я сделала вдох, который должен был придать мне сил, но он не помог. – Дело в том, что… речь не только о том, что эта болезнь сделала с мамой, превратив ее в обломок человека, который не может ясно мыслить, нормально есть, говорить и… – Я подняла взгляд, стараясь найти в себе мужество произнести слова, которые так долго преследовали меня. – Эта болезнь передается по наследству. И у меня тоже обнаружили дефектный ген, который вызывает это заболевание. – Я сжала зубы, выигрывая время, прежде чем продолжить: – А это значит, что я буду такой же, как мама, Адам. Со мной будут происходить ужасные вещи, физические и ментальные. И в конце концов болезнь убьет меня.

Интересно, подумала я в какой-то момент, то сдержанное молчание, с которым он слушал меня, может говорить о том, что он не понял значения произнесенных мною слов. Он просто смотрел на меня или сквозь меня, очевидно пытаясь переварить все, что я сказала.

– А так как у меня есть дефектный ген, существует пятидесятипроцентная вероятность, что Уильям тоже унаследовал его.

Я откинулась назад и позволила Адаму осознать услышанное, наблюдая за тем, как нижняя часть его лица размягчалась, пока рот не открылся. В его глазах было нечто большее, чем просто шок. Это была не злость, не страх или жалость, это была адская смесь всех этих чувств. Невероятность произнесенного начала душить его, и он сделал глубокий вдох.

– Есть тест, который можно сдать, чтобы узнать, будет ли развиваться эта болезнь, – продолжила я. – Я сдала его, вот почему я знаю наверняка, что она у меня разовьется. Уильяму нельзя его сдавать, пока ему не исполнится восемнадцать.

– Но это же может быть ошибкой?

– Ошибка исключена, Адам. Тест однозначный. У меня будет болезнь Хантингтона. И этого никак не избежать.

Его голова, очевидно, была переполнена вопросами, но он задал один:

– Так… ты больна? Я имею в виду на данный момент?

– Нет. Мой консультант сказала, что у меня пока нет симптомов, но я по опыту знаю, что можно убедить себя в том, что они есть, если достаточно внимательно присматриваться. Каждый раз, когда я спотыкаюсь обо что-то, я думаю, что у меня проблемы с координацией. Каждый раз, когда я забываю список покупок или раздражаюсь на кого-нибудь, я думаю – вот оно. Но мой врач говорит, что это просто тревожность.

– Понятно. – Я видела, как напряженно работал его мозг, пытаясь придумать ответ. Я чувствовала себя так же, когда мама сказала мне о своей болезни. Он хочет найти решение. Но вскоре он поймет, что эта конкретная проблема нерешаема.

– Ты говоришь, что лекарства нет, но, может быть, его ищут? Медицинские открытия совершаются каждый день, так что ты, вполне вероятно, можешь и не дойти до той стадии, на которой сейчас твоя мама?

Это единственная надежда, которая у меня осталась, о которой я постоянно читаю. Но лекарство, которое однажды положит этому конец, остается иллюзией.

– Это возможно. Исследования проводятся по всему миру. Я постоянно читаю о значительных прорывах в этом направлении. – Тем не менее я понимала, что не могу оставить его на этой обнадеживающей ноте. – Несмотря на это, Адам, пока что не существует даже таблеток, которые могли бы замедлить развитие болезни. Только препараты, которые борются с симптомами. Но не с самой болезнью.

Я знала, что последует еще сотня вопросов, но в данный момент единственным, что осталось во взгляде Адама, было желание успокоить меня, прикоснуться ко мне и обнять меня, с тем чтобы разделить эту тяжесть со мной. Но это был подходящий момент, чтобы быть откровенной с ним во всем.

– Вот почему мы приехали сюда, Адам.

– Что это значит?

– Мама всегда хотела, чтобы вы с Уильямом больше общались, но когда несколько месяцев назад результат моего теста оказался положительным, это ее желание обрело и прагматичное значение, а не только эмоциональное.

Он молча сглотнул.

– Симптомы у мамы начались, когда она была на несколько лет старше, чем я сейчас, Адам. И несмотря на то, что это длительное заболевание, оно может длиться десять, двадцать лет, непременно начнется стадия, когда я не смогу быть таким родителем Уильяму, которым хочу быть.

На этом моменте из моих глаз в первый раз полились слезы…

– И если это произойдет, ты будешь нужен ему.

К моему непередаваемому облегчению, Адам не заплакал. Его лицо было просто охвачено отчаянием. Затем он взял мою руку и нежно погладил своими пальцами костяшки моих.

– Я есть у него, Джесс. Обещаю. Что бы ни случилось, я буду с ним.

Я так долго думала, как рассказать Адаму о болезни Хантингтона, что, когда это произошло, не знала, куда себя деть.

Тем не менее мне стало легче в последние несколько дней пребывания во Франции, как будто ноша моей тайны меня больше не тяготила. Наконец-то я смогла внести малую толику ясности в свое непредсказуемое будущее.

Мне стало легче оттого, что он простил меня за скрытность, и оттого, что я наконец узнала, что произошло в ночь появления Уильяма на свет. Но больше всего приободряло то, что мы оба понимали необходимость трезво смотреть на все случившееся этим летом. Между нами, я имею в виду.

Осознание того, что продолжения не будет, не могло отнять у меня возможность вспоминать каждое его сладостное мгновение. То покалывание на моей коже, когда я смотрела, как он смеется. То, как меня заводило любое его касание. Те красивые, умилительные поступки, которые он совершал для меня, и то, как они помогли мне впервые за долгое время перестать относиться к своему телу, как к врагу.