Амина Сафи - Не та, кого ты искал

Заблудившийся жук жужжал в газоне, будто не подозревая о том, какой сейчас месяц. Она попыталась представить его, это одинокое существо. Он давным-давно уже должен был зарыться глубоко в почву, вместе с остальными своими собратьями. Но кто она, чтобы говорить этому маленькому жучку, что ему следует делать. Если он хочет пожертвовать своей жизнью, чтобы лишний раз полетать над травой, пусть будет так. Еще один стук сотряс дверь, затем последовал скрип дверных петель.

– Милая, я вхожу. – Это была ее мать.

Лулу не обернулась.

– Давненько не видела, чтобы ты туда залезала. – Эйми вошла и уменьшила громкость радио, но не полностью, а лишь до приглушенного гула из динамиков. – Всегда сердце екает, когда вижу тебя там.

Лулу вздохнула. Она сидела на козырьке, подобрав ноги и прислонившись спиной к окну.

– Боже, я помню, как увидела тебя там в первый раз. Ты играла со своими маленькими пони на крыше, болтая без умолку, как будто больше тебя ничто не волновало. Как будто ты не запустила только что целую дюжину комаров себе в комнату, – ее мать болтала непринужденным, веселым тоном, который Лулу сразу раскусила.

– Что тебе надо, мама? – спросила она.

– Всего лишь вспоминаю, какой ты была. И до сих пор иногда ведешь себя так же. – Эйми просунула руку в окно и погладила Лулу по волосам.

Та подвинулась чуть ближе. Легкие, неторопливые движения матери успокаивали. Лулу стало интересно, все ли матери владеют этой магией или только ее. Но она не стала оборачиваться.

– Я пришла повидать тебя. Подумала, тебе нужна компания. К тому же твое радио играло так громко, что у меня офис на первом этаже ходуном ходил. Но я, пожалуй, посижу на кровати. Никогда не была любительницей крыш.

– А я тогда кто? – Лулу повернулась к своей матери.

Та сидела на краю кровати и выглядела обеспокоенной, что опять чем-то задела дочь.

– Моя маленькая кошечка.

– Я не кошка. Я девочка, – в ответе Лулу была твердость, несмотря на то, что голос ее дрожал.

– Боюсь, ты уже не девочка, моя дорогая. По крайней мере, не всегда. Ты где-то посередине. Хорошие новости в том, что тебе больше никогда не придется быть в таком состоянии, так что лучше насладиться этим сейчас. А плохая новость в том, что большинство людей всю свою жизнь пытаются поймать это чувство снова. – Ее мать улыбнулась.

Лулу не была уверена в твердости своего голоса, поэтому она выждала целую минуту, прежде чем продолжить хриплым тоном:

– Я знаю.

Она прижала колени к груди, покачиваясь взад и вперед.

– Не хочешь зайти обратно в комнату и покачаться тут? Не хотелось бы врываться и читать тебе нотации, но у меня сейчас сердечный приступ случится оттого, как ты болтаешься на крыше.

Вместо ответа Лулу приподняла брови и поднырнула под оконную раму. Она сидела теперь на подоконнике, болтая ногами в комнате и подпирая плечом частично открытое окно.

– Хотя бы так. – Рот матери растянулся в улыбке.

Лулу рассмеялась бы, но сейчас ей не хватило духу. Поэтому она продолжала сидеть, отталкиваясь ногами от стены. Ее пятки отбивали ритм.

– Обязательно?

– Что обязательно?

– Взрослеть, – сказала Лулу.

– Нет, необязательно, – тихо ответила Эйми. – Можешь остаться здесь навсегда, питаться едой на вынос и выслушивать уроки истории от твоего отца за столом. И я буду честной с тобой, Лулу, я тебе разрешу. Правильнее было бы не разрешать, но я разрешу. Но мне будет грустно за тебя.

– Почему? – Лулу подивилась выражению лица матери. Обычно их разговоры были претенциозными или глупыми. Для искренности не хватало золотой середины.

– У тебя есть только одна жизнь в этом теле. Ты бросишься в омут с головой. И я не говорю о других, я говорю о тебе. Ты единственная из моих детей, кто дважды хватался голыми руками за раскаленную сковородку. Я тебя знаю. Не бойся самой себя.

Лулу уставилась на пальцы ног. Края ногтей были подстрижены неровно, так что она подобрала левую ногу и принялась их ковырять, чтобы хоть как-то исправить ситуацию. Она тоже помнила, как хваталась за ту сковородку. В первый раз было адски больно, хотя в то время она бы не выразилась такими словами. Она помнила, как подумала, будет ли так же больно во второй раз. Больно не было. Было намного хуже.

– Как я могу помочь? Я вижу, что что-то не так. Дорогая моя, скажи мне, как я могу помочь.

– Ты не можешь. – Глаза Лулу заблестели, и она заморгала.

– Я хочу попробовать.

Лулу покачала головой. Ей потребовалось четырнадцать лет, чтобы понять, что некоторые вещи не исправить. В тот момент она будто приняла холодный душ.

Вздохнув, Эйми встала. Она нежно взялась за подбородок дочери и заглянула ей в глаза, как будто пытаясь прочесть ее мысли.

– Ты всегда была такой самостоятельной. Столько всего держишь в себе. Ты не такая, какой видят тебя другие. Не такая, как люди, которые с тобой общаются. Тебе надо понять и принять это. Это нелегко, но так надо.

– Мама?

– Да?

Лулу не знала, что сказать. Она стремилась удержать все внутри себя, но излить матери душу хотелось тоже. Поэтому она потянулась и обняла мать, чувствуя, как от простого прикосновения ей становится легче. Лулу безмолвно заплакала, надеясь, что ее мать не почувствует, как ее трясет от рыданий. Все еще не разжимая объятий и стараясь не всхлипывать, она утерла глаза и нос.

– Спасибо.

– Милая, ты уверена, что не хочешь поговорить о том, что у тебя в мыслях?

Лулу отрицательно покачала головой.

– Мне уже лучше, спасибо. Просто у меня была тяжелая неделя. Мне просто нужно было обнять тебя. То, что надо. Спасибо, мама.

– Скажи, если передумаешь. Я буду внизу, если я тебе понадоблюсь.

Эйми никогда не умела никого принуждать и, как следствие, обычно вытаскивала больше слов из своих детей терпением, а не силой. Будучи младшей, Лулу знала наизусть все приемы своей матери. И пользовалась этим.

– Конечно, – сказала Лулу. – Мама?

– Да?

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, котенок. – И с этими словами Эйми закрыла за собой дверь.

В понедельник, во время утреннего перерыва, не подозревая о том, что ее рубашка не заправлена в юбку как подобает, Лулу направилась в библиотеку. Она искала учебник по французскому, но вместо этого наткнулась на мисс Хантли и получила выговор за неряшливую школьную форму и наказание. Она была рассеянной, голодной и увлеченной мыслями о том, появится ли Дейн на следующем уроке. Ее страхи не подтвердились, и Андерсон не показался, но Лулу от этого легче не стало. Его отсутствие лишь доказывало, что он считает ее ничтожной, брошенной и ничего не значащей. Отказ всегда больно бьет по самолюбию. А отказ после всего, что произошло в те выходные, воспринимался еще невыносимее.