Ведат Кокона - По волнам жизни

Он не мог больше вынести этого зрелища, разительно не соответствующего погожему ноябрьскому дню, его так сильно затошнило, что он поспешил прочь. Но не успел сделать и десяти шагов, как увидел нечто такое, что потрясло его несравненно больше.

На краю дороги, уткнувшись лицом в плиты мостовой, в задранных зеленых штанах, разорванных от пояса до колен, распластав руки, лежал молодой немецкий солдат. Помятая каска слетела с него и, откатившись, валялась у сточного люка. Голова с расколотым вдоль лба черепом напоминала сковородку с поджаренными мозгами, облепленную пирующими мухами. Немецкий солдат так же, как лошади, утопал в луже крови и, как лошади, был испачкан в дерьме.

Исмаил рванулся было прочь от этого омерзительного трупа, но любопытство вдруг пересилило отвращение. Глядя на убитого немца, он испытывал, как ни странно, меньше тошнотворного ужаса, чем несколько минут назад при виде убитых лошадей. Словно сердце его внезапно стало жестче, не таким чувствительным. Картина была не менее ужасающей, но теперь он чувствовал себя увереннее и даже заставил себя подойти поближе к трупу.

Это был молодой парень с крепкими и загорелыми ногами, покрытыми рыжеватыми, блестевшими на солнце волосами, на щеке и верхней губе пробивался юношеский рыжеватый пушок, который уже никогда не превратится в бороду и усы. Он выглядел не старше семнадцати лет. Расстегнутая гимнастерка обнажала широкую мускулистую грудь, окровавленную шею обвивала тонкая цепочка с маленьким медальоном. На запястье руки сверкали золотые часы.

И тут на дороге, где лежал убитый, показалась партизанка, молодая девушка в пилотке с красной звездой на черных и длинных, до плеч, волосах. Она была одета в форму цвета хаки, на ногах сапоги. За спиной у нее висел небольшой автомат. Девушка шла решительным шагом, стуча сапогами по плитам.

Исмаил поднял на нее удивленный взгляд. И вдруг необыкновенное чувство изумления и восторга охватило его, чувство, которое он не смог бы как следует объяснить. Им овладело такое глубокое восхищение этой партизанкой, идущей с автоматом за спиной по залитой солнцем улице, что он затруднился бы сказать, кто сильнее ослепил его в этот прекрасный ноябрьский день: солнце высоко в небе или партизанка здесь, на земле. Он впервые видел албанскую девушку с автоматом в руке, в солдатской форме. Да, она была одним из тех солдат народа, которые освободили город, где он жил, спасли его и его детей от озверелых гитлеровцев, не успевших расправиться с мирным населением. Эта девушка была одной из первых ласточек, возвещавших приход новой весны.

Он смотрел на нее краем глаза, стыдясь за себя, чувствуя свою незначительность перед ней, смотрел, как она шагает мужской походкой, даже не повернув головы в сторону трупа у обочины, возле которого стоял Исмаил, шагает, озаренная струящимся на нее светом.

Партизанка шла вперед в ореоле славы, а он, Исмаил, здесь, рядом с трупом немца, казался себе похожим на ящерицу, выползшую из расщелины погреться на ноябрьском солнце.

Выйдя на широкий бульвар у моста через Ляну, Исмаил вновь увидел мертвых лошадей и немецких солдат, валявшихся на земле. Сколько же их было! Один из них так и застыл, уцепившись руками в пулемет, у которого ствол был изогнут дугой: казалось, немец перед смертью воткнул ствол в землю, чтобы согнуть его и вывести пулемет из строя. Возле него лежал бумажник, рядом валялись письма и фотографии. Какой-то человек, присев на корточки, снял с убитого запачканные грязью золотые часы, вытер их и положил к себе в карман, затем обшарил куртку, вытащил авторучку, перламутровую зажигалку и пару кожаных меховых перчаток. Рассовал все это по карманам и неспешно пошел дальше — скорее всего, обшаривать другие трупы.

Исмаил глядел на убитого и размышлял: вот куда забросили волны жизни этого немецкого солдата; когда-то его, беззаботного, полного надежд, отправили на завоевание мира, и вот он очутился на краю моста, под которым спокойно течет Ляна, такая маленькая, что у нее не хватает даже воды, чтобы смыть кровь, пролитую этим и другими немецкими вояками. Он валяется в грязи, а маленькая Ляна продолжает свой путь, резвясь в лучах солнца.

На бульваре стелились по земле оборванные электрические и телефонные провода. Некоторые столбы были повалены и загородили дорогу. У гостиницы «Дайти», возле министерства просвещения, лежали еще две опрокинутые телеги. Две пары лошадей валялись на боку. И их окружала огромная лужа загустевшей темно-красной крови, однако это уже не производило впечатления на Исмаила, он мог смотреть на них вблизи без прежнего отвращения.

Мимо пронесся на большой скорости джип: за рулем сидел молодой партизан. Исмаил успел прочитать номерной знак: АНОА, 192. Джип исчез, и вслед за ним с оглушительным ревом промчался мотоцикл. Им управлял темноволосый партизан в сдвинутой набекрень пилотке, из-под которой выбивались густые кудри, и в повязанном на шее красном шарфе. Ветер развевал волосы у партизанки, сидевшей на заднем сиденье. Она держалась за плечи мотоциклиста, и лицо ее светилось счастьем. Часовая башня, вся изрешеченная пулеметными очередями, точно оплакивала потерю минарета на мечети. Отряд партизан со знаменем и тремя командирами впереди шел строевым шагом к площади Скандербега и пел песню:

Партизаны шли за знаменем, чеканя шаг, с гордо поднятыми головами. Они шагали, а люди, выбегая на улицу, встречали их овациями и восторженными криками:

— Да здравствуют партизаны!

Стайка ребятишек следовала за ними, забавно подражая их шагу, а один, у которого получалось лучше всех, с чубом каштанового цвета, свисавшим на узкий лоб, вышагивал во главе пестрой ватаги, энергично размахивая руками, выставив вперед грудь, и вовсю горланил:

На площади Скандербега Исмаил остановился перед немецким дзотом, окруженным толпой любопытных. Из него торчал ствол тяжелого пулемета; внутри были разбросаны бутылки из-под спиртного, почти все пустые.

— Свиньи! — отозвался один из любопытных, спустившийся по узким ступенькам внутрь дзота. — Напивались до бесчувствия от страха, что проигрывают войну, и хмелем поднимали свой высокий моральный дух. Чтобы спастись, заживо похоронили себя в железобетонных могилах, до зубов вооружились самым современным оружием, но партизаны достали их и там. Вот кто настоящие герои!

Исмаил окинул взглядом площадь Скандербега, она постепенно заполнялась людьми, стекавшимися со всех концов Тираны. Народ все эти девятнадцать дней спасался от ужасов войны в подвалах и теперь, выбравшись на свет, спешил вдохнуть глоток свободы, отвоеванной кровью лучших его сыновей. Многие обнимались и целовались, охваченные в этот день семнадцатого ноября неописуемым восторгом, встречали овациями подходивших на площадь партизан, наперебой жали им руки.