Донна Ванлир - Рождественская надежда [litres]

Качая головой, доктор откашлялся.

– Ты ее нашел?

Чез кивнул.

– Ей страшно повезло. Ты хороший друг.

Чез поднял взгляд: слова доктора его поразили. Он уже и не помнил, когда в последний раз оказывался для кого-то хорошим другом.

– Собираешься домой на Рождество?

– Не-а.

– А где у тебя дом? – продолжал Натан, откинувшись на спинку кресла.

– Да я и сам уже не знаю.

– Почему?

– Просто я сам по себе. Мои родители умерли.

– Моя мама умерла, когда я был маленький, но я скучаю по ней, каким бы взрослым ни становился. Я часто думаю, глядя на родителей друзей, что сейчас ей было бы столько же лет, сколько и им.

– Да, я так же иногда думаю, – кивнул Чез, усаживаясь поудобнее.

– А чем ты по жизни занимаешься?

– М-м… Да ничем особенным. Кем только не работал. Сейчас вот пошел в охрану.

– Прекрасно.

– В детстве я хотел стать врачом.

– Чего ж не стал? – спросил Натан, закидывая ногу на ногу.

– Слег с тяжелой формой скудоумия.

Рассмеявшись, доктор встал и направился к двери.

– Ты еще молод.

– Да нет, я не создан для этого, – покачал головой Чез.

– Я тоже так думал. Никогда не поздно начать, да и кто знает, что нас ждет за поворотом. – Похлопав Чеза по спине, доктор Эндрюс скрылся на лестнице.

Вернувшись в коридор, Чез снова погрузился в оранжевое кресло и сидел, подперев кулаками лоб, пока медсестра не позвала его в палату. Она задернула занавеску, за которой лежал пожилой мужчина под капельницей, и подвела к кровати Карлы. Услышав шаги, девушка приоткрыла глаза.

– Ты выглядишь ужасно.

– Вы тоже, – сказал Чез, подходя поближе. – Карла, вы не должны мне ничего объяснять, но все же… что произошло? Вы пытались?..

Слеза прокатилась по ее щеке и тихо капнула на постель.

– Нет, нет! – замотала она головой. – Я выпила таблетку, чтобы унять боль, мне не помогло, тогда я выпила еще несколько, но они все равно не подействовали, и я пила еще и еще…

– Надо было позвонить кому-нибудь.

Стиснув в руках одеяло, она покачала головой:

– Я не могла, я никому не могла позвонить.

Присев на край кровати, Чез внимательно посмотрел ей в лицо.

– Не всем все равно, Карла.

Она отвела взгляд и уставилась в потолок: она не верила словам Чеза. Да он и сам не поверил бы. Один раз убедишь себя, и все…

– Говорят, вас избили?

– Это Томас, – сказала она, и еще одна слезинка приземлилась на постель.

Карла вытерла лицо одеялом.

– Вы могли умереть.

Она кивнула, и слезы ручьями потекли по ее щекам.

– Донован мог остаться один.

– Ему было бы лучше одному.

– Неправда. Даже не думайте об этом. Никому не лучше одному.

Медсестра поспешно выпроводила Чеза из палаты, и он не успел спросить, остался ли Донован у мисс Глори. Холодный воздух обжигал горло, а куртка осталась у Карлы. Чез попытался перейти на бег, через пару кварталов сдался и еле перевел дыхание: бежать на холоде было слишком тяжело. «Я должен найти Донована. Должен его увидеть. Помоги мне. Помоги мне найти дом мисс Глори», – бормотал Чез. Он не молился уже много лет и теперь чувствовал себя крайне глупо.

По дороге домой Чеза заметил бармен, наливавший ему после закрытия, и подбросил его до универмага. Бегом пересекая площадь, он вышел на Бакстер-стрит, за которой находилась улица Мейпл.

«Какой же адрес называл Донован? – Цифра совершенно выпала из головы. – Заканчивалось вроде на 14. 214? 514?»

Руки замерзли, и Чез прижал их к животу, засунув поглубже в карманы. Пальцы ног тоже окоченели: сквозь кроссовки чувствовался холод асфальта. Он бежал и бежал, и вдалеке заметил свет фонаря, горевшего над крыльцом.

Почтовые ящики были покрыты толстыми шапками снега. Смахнув одну из них, Чез увидел номер – 860. С носа текло, и он, не глядя, вытер лицо рукавом. Пройдя еще несколько домов, Чез смахнул снег с другого ящика – 832. Бежать сил не хватало; тогда он опустил голову, защищаясь от снега, и принялся считать шаги. Морозный воздух драл горло, и Чез все глубже кутался в толстовку. «А если дверь не откроют? А если вызовут полицию?» – крутилось в голове. Он стряхнул снег с еще одного ящика, на котором значился номер 820. Значит, тот дом, с горящим фонарем, будет 814-м.

Шел третий час ночи, улица была пуста, свет в окнах не горел. Стоя перед дверью, Чез проклинал себя за глупость, но, вспомнив о Карле, лежащей в палате, понял, что просто обязан узнать, все ли в порядке с Донованом. Чтобы никого не разбудить, он не стал звонить в звонок, а постучал один раз, второй – и вскоре услышал шаги.

– Кто там?

– Мисс Глори, я на днях передавал вам мешки с шапками и перчатками от Уилсона, – сказал Чез, дрожа от холода.

Замок щелкнул, и в приоткрытой двери показалось лицо женщины, которую он считал мисс Глори.

– Что ты тут делаешь?

– Извините, что я… С Карлой приключилась одна история, и я просто хотел узнать, у вас ли Донован.

– Донован здесь, но…

– Что такое? Кто там? – раздался голос другой женщины.

В темноте прихожей Чез увидел, как она подошла и встала рядом с мисс Глори. Дверная цепочка звякнула, дверь широко отворилась – и незнакомая женщина издала пронзительный крик.

Руки в карманах – именно так он стоял в детстве в ожидании школьного автобуса. Лицо осунулось и покрылось щетиной, но из-под капюшона толстовки на меня смотрели карие глаза его отца. Дрожа от волнения, я завела гостя в дом.

– Мэтью, мой Мэтью, – все бормотала я и, чтобы устоять на ногах, держала его за руки. – Это ты, это ты.

– Мама, – еле слышно произнес он и зарыдал на моем плече.

Не скрывая слез, я обняла его и все повторяла:

– Это ты, это ты, это ты.

Я коснулась его щек и заглянула в глаза.

– Ты дома, – сказала я дрожащим голосом, – ты дома.

Отведя его на диван, я отправила Мириам за одеялами. Как будто в замедленной съемке она бросилась в темноту комнаты, а через мгновение вернулась с одеялом и укрыла плечи Мэтью. Она не промолвила ни слова, в глазах у нее стояли слезы. Включив лампу, Мириам помогла снять кроссовки с носками и укутать ноги в одеяло, а после опустилась в кресло. А я сидела рядом с ним и, еще не до конца понимая, что происходит, касалась его щеки, словно желая убедиться, что все это по-настоящему.

– Каждый день я видела твое лицо, – говорила я, и слова застревали у меня в горле. – Каждый божий день я молилась и просила о твоем возвращении.

У меня перехватило дыхание, и голос превратился в невнятный писк.

– Мой сын, мой мальчик…

Я обняла его за шею, и мы разрыдались в объятиях друг друга. Невозможно описать, как сильно я скучала по сыну, по звуку его голоса. В голове крутились какие-то слова, но я не могла сложить из них фраз. Я только повторяла снова и снова: «Я люблю тебя». Спустя столько лет скитаний мой сын снова был дома.