Александр Покровский - В море, на суше и выше...

Лысые, усатые, бородатые партизаны расползлись по гарнизону, пугая своим диким видом мирное население.

Продавать водку в те годы в военных городках запрещалось, однако суровые напитки, вроде «Белого крепкого» или «Золотой осени», которую в народе называли «Слезы Мичурина» на прилавках имелись в изобилии.

Один мой приятель, помнится, все возмущался: «Д'Артаньян заказал дюжину шампанского!» «Эка невидаль! — попробовал бы он дюжину портвейна заказать, заблевали бы весь Париж...»

Через три дня меня вызвал начальник штаба.

— Днем иду по гарнизону, а навстречу этот твой, партизан: борода веником, пузо на ремне, в руке сетка с бутылками «партейного». И честь не отдал!!!

— А вы бы с ними не связывались, товарищ полковник. А то, например, если бы вы у них вздумали бутылки отнять, еще и побили бы... НШ задумался.

— Так. Ну-ка, майор, какого солдата можно назвать хорошим?

— Заебанного, товарищ полковник! — радостно доложил я, вспомнив курс военной педагогики.

— Правильно! Поэтому проведешь с ними тактическое занятие на местности в индивидуальных средствах защиты. Чтоб у них мысль была потом только одна: спать!

На следующее утро полусонное и отчаянно зевающее воинство отправилось в поле. Разобрали автоматы. Самые глупые схватили ручные пулеметы, не сообразив, что с ними придется бежать. Начали надевать ОЗК. Рота быстренько превратилась в скопище угрюмых монстров.

Я наскоро поставил задачу, указал ориентиры, которых на самом деле было совершенно не видно из-за густого тумана, и скомандовал «Вперед!»

— Ура! — дружно хрюкнуло в противогазы воинство и с тяжелым топотом ломанулось в туман.

Собирать партизан я решил с другой стороны поля. Рядом какой-то мужик на экскаваторе мирно копал траншею. Внезапно из тумана рядом с ним вынырнула троица в комбинезонах грязно-зеленого цвета с ручными пулеметами. Один из них постучал прикладом в кабину. Экскаваторщик обернулся и обомлел.

Стучавший стянул противогаз и с противным иностранным акцентом спросил:

— Эй, мьюжик! Do you speak English? До Москвы далеко?

Возвращаюсь из командировки. Пассажирский поезд Калининград — Москва, как пудель на прогулке, тормозит у каждого столба. Скучно. После полутора месяцев в Шяуляе смертельно хочется домой. В соседнем купе едут два майора, комэска. Майоры едут поступать в Академию. Первые 15 минут после посадки они молчат, подавленные ощущением навалившейся на них свободы. Впереди Академия, столица, развлечения, новые знакомства и должности, наконец, просто 36 часов отдыха, а позади — полеты, боеготовность, нежно любимый личный состав, сварливые жены.... На 16-й минуте поездки, не выдержав остроты нахлынувших ощущений, один из майоров водружает на столик канистру с антидепрессантом.

В моем купе нижние полки занимает пожилая пара, а на второй верхней оказывается весьма симпатичная барышня. Знакомимся. Барышня, оказывается, едет поступать в мединститут. Поскольку прибалтийские женщины вызывали у меня только одно желание — убежать, то при виде хорошенькой попутчицы гормоны начали цепную реакцию размножения. Сосед — старичок быстренько смекнул в чем дело и начал мне с нижней полки азартно подавать знаки, давай, мол, вперед, гвардия. Бабка тоже все поняла — да и чего бы тут не понять? — но со змеиной усмешкой на физиономии сидела в купе, как приклеенная. Все с нетерпением ждали темноты.

Увлеченный флиртом, я как-то забыл о своих попутчиках и вспомнил о них, только когда поезд подтягивался к Белорусскому вокзалу.

Когда пассажиры вышли в тамбур с вещами, я увидел майоров. Сказать, что они были пьяными, значит не сказать ничего. Одеты они были по форме, но по каменным физиономиям и глазам, как у снулых судаков, я понял, что они находятся «в последнем градусе». Один из них шел по вагону передо мной на подгибающихся ногах, причем казалось, что ноги в коленях у него сгибаются не только вперед, но и назад.

Майоры вывалились на перрон и, пошатываясь, тупо оглядывались по сторонам. Я со своей попутчицей стоял в стороне, уговаривая ее первые дни пожить у меня, а не в институтской общаге. Барышня для виду упиралась.

Внезапно одни из майоров сфокусировал взгляд на носильщике. Он вместе с чемоданом рухнул на тележку и приказал: «Г-г-гони!».

Привычный ко всему носильщик покатил тележку к выходу с перрона.

Второй майор, увидав, что ведущий уходит из зоны видимости, повалился на вторую тележку: «Если того обгонишь — четвертной!». Гонки начались. Носильщикам мешали пассажиры, которых они разгоняли гортанные криками и столбики кровли перрона. Столбики на крики не реагировали, и их приходилось объезжать.

Захваченные неожиданным зрелищем, пассажиры расступались и подбадривали болиды одобрительными криками.

С не меньшим интересом за гонками следил начальник комендантского патруля, который стоял у выхода в город...

Внезапно Родина потребовала от капитана Воробьева подвига. Во главе роты курсантов Академии он был брошен в битву за урожай.

Битва разгорелась на полях подмосковного колхоза «Победа». Несмотря на воинственное название, колхозники терпели от природы поражение за поражением, отступая по всем фронтам и бросая на поле боя искореженную сельскохозяйственную технику и невесть каким чудом выросший урожай.

Борьбу пришлось вести на двух фронтах: на зернотоке и уборке картофеля. История военного искусства учит, что войну на два фронта выиграть невозможно. Курсанты, однако, мужественно боролись, несмотря на то, что ангина, простатит и отравление некачественными спиртосодержащими напитками неукоснительно собирали свою дань.

Вообще-то в колхозе была еще и птицеферма, но курсантов туда не пускали из-за запаха, гарантированно валившего с ног нетренированного горожанина. Куры на ферме аккуратно дохли, поэтому курсантский рацион состоял в основном из продуктов переработки куриных трупиков. На первое была куриная лапша, на второе — жареные или вареные куры. Салат по выходным и праздничным дням был тоже с курятиной. Ходили слухи, что отмороженные колхозные повара изобрели способ варить компот на куриных ножках.

На зернотоке распоряжался маленький, поросший серой шерстью и оттого очень похожий на домового мужичок. Звали его дядя Саша. Как и большинство колхозников, дядя Саша был тихим хроником. С годами он перестал экспериментировать, раз и навсегда остановившись на одеколоне, который ласково называл «резьбовое». С утра дядя Саша потерянно бродил по току, повторяя в зависимости от технологического момента: «Мятите, хлопцы, мятите», или: «Грябите, хлопцы, грябите». В 10 часов открывался аптечный киоск, и он на правах эксклюзивного клиента покупал флакон одеколона без очереди. За то, что дядя Саша умудрялся высасывать одеколон прямо из флакона, а также за то, что во рту у него осталось всего 2 передних зуба, он получил кличку «Вампир».