Сесилия Ахерн - Женщина, у которой выросли крылья [сборник litres]

– Разумно, – одобряет Ла Вар.

– Да. Это был последний раз, когда я продемонстрировала свой здравый смысл.

– А другие знали о вашем решении?

– Да все знали.

– Хм, это совсем не помогает сузить круг подозреваемых, – мрачно замечает он. – Это демонстрация здравого смысла большой группе населения. Ну а ваш муж – он был с вами согласен? Его удовлетворило это решение?

– Нет, наоборот.

– Хм… поясните.

– Он хотел, чтобы мы продолжали жить вместе. Но я была против, потому что это не позволило бы нам двигаться дальше.

– Еще один случай, когда вы продемонстрировали здравый смысл, – замечает Ла Вар.

– О да, тогда он был еще при мне, что означает… – Какая-то мысль приходит ей в голову.

– Продолжайте.

– Мы стали продавать дом. Он собрал свои вещи, я свои, и тут-то я заметила, что его нет. Я все перерыла, вытряхнула все коробки в доме моей матери, куда я временно переехала, – но ничего не нашла. Его больше нет. Наверное, его забрал мой бывший муж. Сунул куда-то среди своих вещей. Нарочно либо случайно, я не знаю. Такая у меня теория. Знаю только, что до переезда здравый смысл был при мне.

Ла Вар крепко задумывается.

– А почему вы считаете, что сейчас его у вас нет?

– Сегодня утром я шла по шоссе в домашнем халате…

– Верно. Все-таки… вы не выглядите безумной.

– Так не мозги же мои он забрал! Будь это так, мы бы снова жили вместе, в одном доме. Наоборот, своим поступком он как раз и вправил мне мозги.

Он кивает. Еще один разумный довод.

– Скажите, а что на вас под халатом?

Его вопрос, кажется, застает ее врасплох. Она крепче затягивает пояс халата.

– Ночная сорочка.

– А почему вы не вышли из дома в одной сорочке?

– Потому что я бы замерзла, она совсем легкая, прозрачная.

– Хм…

– Что?

Он смотрит вниз на ее ноги:

– А кроссовки? Или вы ходите по дому в кроссовках?

– Нет, дома я ношу тапки-носки – такие вязаные носки на резиновой подошве. Но на дорогу в них выходить я бы не стала.

– Понятное дело. – Он ставит отметку в блокноте.

– Так зачем вы вышли на шоссе?

– Я же вам говорила: чтобы заявить о происшествии. Хотя я знаю, что это глупо.

– То есть это вы знаете.

– Да.

– Но если так, если вы знаете, что это глупо, то, следовательно, ваш здравый смысл при вас. В противном случае вы бы этого не понимали. – Она задумывается. – У вас было намерение уведомить власти, и вы этого добились.

– Ну да, вместо того чтобы пойти в полицейский участок.

– Моя дорогая, – нежно говорит он, – я не могу завести дело на основании ваших показаний. Я считаю, что ваш здравый смысл по-прежнему находится при вас. Его никто не похищал, и вы его не теряли. Просто вы используете его не так, как все, а по-своему. Вы надели халат, потому что знали, что вам будет холодно. Вы надели кроссовки, потому что в носках по улице не ходят, и вы пошли по шоссе в час пик, зная, что кто-нибудь вызовет полицию, а вам этого только и надо было, чтобы сообщить о преступлении. В результате вы добились своего, хотя метод, к которому вы для этого прибегли, весьма оригинален.

Она в задумчивости откинулась на спинку стула:

– Может быть, вы правы.

– Итак, я вас отпускаю, но с предупреждением: что бы вы ни делали, не подвергайте опасности свою жизнь или жизнь других людей.

Она кивает, опустив глаза, как нашкодивший ребенок.

– Ваш здравый смысл не линейный, – говорит Ла Вар, смягчаясь и отбрасывая начальственный тон, – не как у большинства людей, но это не значит, что у вас его нет, что его украли или вы его потеряли. Он ваш, и он уникален.

В ее глазах блестят слезы. Он вынимает из кармана пачку салфеток, достает одну и протягивает ей.

– Для вас сейчас тяжелое время. Проходя через испытания, люди начинают мыслить особым образом, но это не значит, что они сходят с ума.

– Вы очень толковый детектив, – улыбается она.

– Вот видите, раз вы это осознаете, то ваш здравый смысл при вас, никто его не похищал, – заключает довольный Ла Вар.

– Спасибо. – Она испускает долгий вздох облегчения и снова улыбается.

Ей доводилось слышать, что мужчины делают это – например, для костюмированных вечеринок. Некоторые для сексуального удовольствия или потому, что не вполне причисляют себя к мужскому полу. А иные – потому, что на самом деле они женщины, но рождены в мужском теле. Есть и такие, кто чувствует себя где-то посередине между мужским и женским полом – бисексуалы, имеющие как мужские, так и женские черты. Она знала об этом от женщин, мужья которых любят надевать их белье. Еще ей рассказывали про женщин, чьи сыновья стали дочерями и что у одной женщины муж раз в неделю выходит разлечься в качестве своего женского альтер-эго. Конечно, все это преподносили на грубом материальном уровне, а ей захотелось узнать глубже. Просто для себя.

Она точно была женщина, а не мужчина. Она родилась женщиной, чувствовала себя женщиной, одевалась как женщина, ощущала себя по-женски привлекательной в женской одежде, а еще более привлекательной совсем без одежды, голой. И все-таки.

У нее было неодолимое желание надевать обувь своего мужа.

Не какая-то минутная блажь, а постоянная, непреходящая потребность, настолько сильная, что это тревожило ее. Она понимала, что это постыдное, неприличное желание. И стоило ей это уяснить, как его обувь стала то и дело попадаться ей на глаза – лежащая там, где бросил хозяин. Обувь валялась по всему дому: грязные потные после пробежки кроссовки у двери, начищенные броги под столом в столовой, где он их скинул после долгого рабочего дня, клетчатые шлепанцы у кожаного дивана, на котором он лежал. Сунуть ноги в любую пару не составляло труда, даже у него на глазах. Даже в шутку походить так дома. Он бы не возражал, никто не сказал бы слова против. Но ей не хотелось в шутку, она хотела носить его обувь по-настоящему.

Для нее это было серьезное дело – причем глубоко личное, в котором она предпочла бы обойтись без посторонних. Ее страсть не была вызвана тем, что ей нравился стиль, материал, размер или форма его обуви. Нет, ей хотелось узнать, каково это – быть ее мужем. Буквально побывать в его шкуре.

Никогда еще собственные желания не вызывали у нее такого страха, смущения, отвращения к себе.

Впрочем, на практике улучить время оказалось непросто, чему она была даже рада. Так было легче прятаться от своей страсти. Они с мужем работали, у них были дети, надо было есть, спать – жить, одним словом. Дни были забиты под завязку, расписаны по часам, и уединиться удавалось разве что в туалете. Но подавляемая страсть становилась только сильнее. В ней копилась горячая мощная потребность, как магма в вулкане, пока однажды вечером, когда они смотрели телевизор, ее не прорвало. Они погружались в сериал, оба изможденные бессонницей, каждый раз надеясь, что это точно последняя серия, но назавтра продолжали, клюнув на что-то в конце эпизода. В тот вечер, однако, шоу ее не захватило. Она была рассеянна и раздражена, точно к ней вернулся синдром курильщика, который бросает курить. Тогда ей дико хотелось сигарету и не удавалось ни на чем сосредоточиться, пока она не закурит. Вулкан у нее внутри распалялся. А затем произошел взрыв. Правда, тихий. Она вскочила и выбежала из комнаты, якобы в туалет, крикнув мужу, чтобы не ставил на паузу, а продолжал смотреть без нее.