Эдвард Кэри - Кроха

– Ну что, померла наконец? – спросил он.

– Нет, Андре Валентен, – ответила я, ибо это был он. – Сегодня ей, пожалуй, даже получше.

– Тем хуже для нее. Где твои бумаги? Хочу еще раз на них взглянуть.

– Мы уже показывали, – ответила я. В те дни, выходя из дому, мы всегда имели при себе документы.

– Я хочу на них поглядеть. Я буду их проверять, когда пожелаю! Швейцарка! Знаешь, что мы делаем со швейцарцами? Мы арестовываем швейцарцев. И рубим им головы. Хотелось бы знать, много ли швейцарцев осталось еще в Париже. Наверное, очень мало, и их число все уменьшается.

– Как ты получил эту саблю, гражданин?

– Я ее заработал! Как ваше предприятие?

– В последнее время неважно.

– Да-да, я в курсе. Очень жаль, что вы вышвырнули беднягу Валентена на улицу. Подите прочь отсюда, топайте в конец очереди!

С тех пор как Андре Валентен, с кровоточащим носом, оказался за воротами на бульваре дю Тампль, он времени даром не терял. Он постоянно грозил кулаком Большому Обезьяннику, и другие, видя это, следовали его примеру. Это потрясание кулаками быстро стало популярным. Валентен обращался к своим братьям и сестрам по кулачным угрозам и рассказывал им, какое это жуткое место, а те просили: «Расскажи еще! Да, еще, долго ты у них пробыл?» И его усаживал за стол, и Андре Валентен за еду и вино повествовал леденящие кровь истории, вот так он и выжил. Я уверена, что только мечтами о разрушении Обезьянника он и держался. После исчезновения Жака Бовизажа он устроился в отряд патрулирования района, проявляя интерес к чужим вещам, потому как его завидущие глаза всегда видели все в неожиданном ракурсе и находили то, что другой бы не заметил. Например, у одной женщины он разодрал на груди платье, обнаружил под ним медальон на цепочке, раскрыл его и увидел внутри портретик короля – и ее казнили. В сточной трубе он нашел швейцарского гвардейца и тотчас утопил его в нечистотах. Еще он нашел ребенка с куклой королевы, и благодаря его усилиям и ребенка, и его мать заточили в тюрьму. А совсем недавно он неведомым образом разжился деньгами, что позволило ему приобретать себе разного рода привилегии; у нас имелись свои подозрения о происхождении этих денег, но никаких доказательств, да и кто бы поддержал иск иноземца, поданный против патриотически настроенного гражданина. Андре Валентен получил официальную должность и горделиво вышагивал по улицам, нацепив на грудь огромную трехцветную ленту, и мы были бессильны ему противостоять. Он принадлежал к возникшему в те дни новому племени мужчин, громогласно заявившему о себе, и не то что бы он сам жаждал свободы, но удачно извлекал выгоду, втеревшись в доверие к тем, кто ее провозглашал. Мы с Эдмоном возвращались с рынков почти ни с чем, а иногда и просто с пустыми руками. Как-то мы вернулись домой и услыхали ужасный грохот наверху. Взлетев по лестнице, мы обнаружили в спальне моего наставника, который разбрасывал вещи.

– Сударь, сударь, что вы делаете?

– Помогите мне! Мне нужна ваша помощь.

– О! – беспомощно отозвался Эдмон.

– Я хочу перенести свою кровать. Мы будем жить в одной комнате.

– О! – повторил Эдмон, уже в отчаянье. – О боже!

– Если не хотите помогать, тогда уходите!

Итак, его матрас лег подле кровати вдовы – с той стороны, которая не была парализована.

– Вот мое счастье, оно в этой кровати. Счастье мое! Моя жизнь! Надо ее подпереть. Левая сторона слаба, но правая – здорова! А теперь у меня будет и то и другое, Мари, и левая ее часть, и правая!

Вдова лежала неподвижной горой, устремив глаза в потолок, покуда в комнатах по соседству с ее спальней постепенно воцарялись беспорядок и запустение.

Есть здания, которые, какая бы судьба их ни постигла, будь они заброшены, или перекрашены, или оставлены как есть, или сданы новым съемщикам, кто перевернул в них все вверх дном, все равно сохраняют свой характер. Таким был дом, откуда выехало заведение доктора Джеймса Грэма. Доктор Грэм покинул бульвар дю Тампль и бежал в родную Шотландию, но какая-то частица, какой-то аромат, какой-то важный след от него остался. Возможно, это было томление, возможно, похоть, как бы там ни было, его дух не выветрился даже после отъезда. Вывеска НЕБЕСНОЕ ЛОЖЕ ДОКТОРА ГРЭМА – СДАЕТСЯ красовалась напротив нас, на противоположной стороне бульвара, и в те скучные утра и дни я частенько просиживала у окна и всматривалась в брошенное здание. На фасаде болтались ошметки двух силуэтов – мужчины и женщины – оба без одежды. Я не отрываясь смотрела на эти призрачные фигуры.

Подошел Эдмон и присел рядом. На него падал свет из окна.

– Эдмон, – проговорила я. – Эдмон, я тебя так отчетливо вижу.

– Мари, Мари, – отвечал он. – Как же я рад, что ты тут.

Он взял меня за руку. Мы сидели у окна рядом и внимательно разглядывали заведение доктора Грэма. И я подумала, каково там внутри.

Туманным вечером мы пересекли пустынный бульвар и приблизились к дому доктора Грэма. Мы быстро миновали грязную мостовую между нашими домами, ведомые двумя силуэтами на стене. Встав на цыпочки, чтобы заглянуть внутрь, поначалу ничего не увидели. Только темноту. Обойдя вокруг здания, мы наткнулись на дверь, которую легко вскрыли палкой, и вошли в дом. Мы даже отважились зажечь свечу. Проникнув внутрь через черный ход, мы оказались в той части здания, которая, как стало сразу понятно, не предназначалась для посторонних. Мы двинулись вдоль гримерных заведения доктора Грэма. На полу валялись осколки разбитых зеркал, заношенные нижние юбки, баночки с румянами. Нашлась записка, нацарапанная на клочке пожелтевшей бумаги: « Встретимся в кафе Рампоно? В обычное время? » И подпись: « Изголодавшийся Виктор ».

Мы долго шли по тусклому коридору, погружаясь все глубже в нутро здания. Почему здесь такой спертый воздух? И что за запах? Пахло то ли мускусом, то ли неведомыми мне восточными специями. Так мы добрались до фойе и остановились, чтобы прочитать надпись краской на стене:

«Добро пожаловать в храм доктора Грэма, созданного ради распространения разумного начала и культивирования способности видеть красоту как в ее духовном, так и телесном проявлении, способности, превосходящей ту, коей обладает нынешняя раса тщедушных, слабовольных и бесчувственных смертных, что ползают и копошатся во всех уголках земного шара, готовые благодушно вгрызться друг другу в глотки из-за сущих пустяков. Добро пожаловать к нам, вам здесь искренне рады. Вы не будете разочарованы, но отныне станете ДРУГИМИ. Входите, поддайтесь великим искушениям. Просто войдите. Войдите!»

– Эдмон, – предложила я, – давай совершим это путешествие самостоятельно, шаг за шагом, как здесь написано? Давай будем вести себя так, словно это заведение сегодня вечером снова распахнуло двери для зрителей?