Остин Сигмунд-Брока - Навеки не твоя

– Почему? То, что ты написал, очень хорошо, – протестую я. Это и правда хорошо. До сих пор те слова звенят в моих ушах – все то, что он написал о Розалине.

– Недостаточно хорошо. – Он закрывает обложку и засовывает блокнот в ящик стола. Небольшая перемена тона его голоса ослабляет мое сопротивление. Впервые я не пыталась его смутить.

– Как ты думаешь, когда мне можно будет это прочитать? – спрашиваю я аккуратнее.

Он не смотрит мне в глаза.

– Не знаю. Я пока не очень продвинулся.

– Тебе нужно больше информации о Розалине от эксперта? – Я хочу ему помочь. Он снова становится больше похожим на застенчивого Оуэна, которого я давно уже не видела. Такого, на которого больно смотреть.

Он слегка улыбается.

– Нет. Ты и так отлично помогла.

– Что тогда? Просто Розалина недостаточно вдохновляет? – Мне показалось, что он выписал Розалину достойно, но теперь не уверена, считает ли он так сам. – Не говори только, что я тебя не предупреждала, – продолжаю я, и голос звучит с нажимом внезапно для меня самой. – Есть причина, почему она ни разу не показывается на сцене.

– Нет. – Он мотает головой, в глазах его страсть, когда он наконец встречается со мной взглядом. – Единственная причина в том, что эта пьеса – о Ромео и Джульетте. Розалина могла бы быть главной героиней своей собственной истории. Только из-за того, что Ромео отказался от нее, не значит, что отказался бы другой. – Он машет рукой в сторону ящика. – Ты прочла, что я написал. Разве не очевидно, что я чувствую к ней?

В его голосе мощный поток эмоций, таких эмоций, которые вряд ли бы достигли этого накала только из-за того, что он защищает свою пьесу. Я опускаю глаза и чувствую, как по шее поднимается жар. Не желая с ним спорить и убеждать в том, что Розалина всего лишь такой же ненужный персонаж, как и на страницах у Шекспира, я бормочу:

– Похоже, ты знаешь точно, что хочешь написать.

– Может, и знаю. – Ответ Оуэна звучит несколько отстраненно, и когда я наконец осмеливаюсь поднять на него глаза, на лице у него то самое задумчивое, сосредоточенное выражение. То выражение, которое я теперь узнаю – именно с ним он впервые показался мне привлекательным. Я об этом с тех пор не задумывалась.

– Ты говорила, что нужно выучить тысячу строк, – вдруг говорит он, обрывая мои размышления, и отстраненность исчезает с его лица. Он прикусывает уголок губ (так нечестно!) и протягивает мне потертую копию «Ромео и Джульетты».

Я киваю и беру из его рук пьесу, стараясь не коснуться его пальцев. Раскрывая книгу, я нахожу нужную сцену. Мне не сразу удается прочитать слова, потому что они пляшут перед глазами. Дело не в том, что я не знаю эти строчки, а в том, что не могу выбросить из головы Розалину. Я должна стать Джульеттой. Хотя бы на час. «Пожалуйста, можно мне побыть ею хотя бы часок?»

Делаю глубокий вдох, затем выдох. Я позволяю своему телу расслабиться и поворачиваюсь к своему Ромео. Он прислонился к своему письменному столу, волосы падают на лоб, руки все еще в чернильных пятнах даже после того, как он вымыл посуду. Я протягиваю ему руку, и он смотрит на нее, не понимая.

– Полагаю, вам следует взять меня за руку, господин, – говорю я голосом Джульетты, насколько получается ее изобразить. Но он все еще звучит как мой собственный.

Пальцы Оуэна касаются моих, и все мое внимание устремляется к приятному теплу на ладони.

– Коль осквернил я грешною рукою… – начинает он.

– Погоди, что? – Я перебиваю его с резкостью, с которой никогда бы не заговорила Джульетта.

Он отпускает мою руку с неуверенным видом.

– Что? Я не с того места начал? Я думал, мы прогоняем сцену их знакомства.

– Нет. То есть да, ее, но где твой сценарий?

– Э-э, у тебя в руках, Меган. – Ухмылка скользит по его лицу.

– Хочешь сказать, что ты знаешь все реплики Ромео в этой сцене?

Он кивает, и я вижу, что он сдерживает смешок.

– Но ты же не Ромео! – говорю я, потому что впечатление создается такое, будто он об этом забыл.

– Нет. Не Ромео.

– Так тогда… Ты просто случайно запомнил всю сцену, хотя в ней нет брата Лоренцо?

– Сцену, пьесу, – говорит он, взмахивая рукой с таким видом, будто в этом нет ничего особенного.

– О боже, – стону я. – Что случилось с нехваткой времени на запоминание своих строчек?

Оуэн пожимает плечами.

– Я в итоге много раз ее прочитал и перечитал, пока писал свою пьесу, – ну и она нравится мне, честно говоря. А запомнил все как-то… По ходу дела.

Я изо всех сил стараюсь выглядеть равнодушной.

– Ты такой позер.

– Меган, не отлыниваешь ли ты от дела? – Теперь он даже не пытается скрывать смех.

– Уф, ладно. – Я снова протягиваю руку, зная, что окончательно утеряла возможность перевоплотиться сегодня в Джульетту.

Оуэн демонстративно прокашливается и берет мою руку.

– След грешного руки прикосновенья дозволь устам ты набожным моим изгладить поцелуем умиленья. – Он склоняется, губы его приближаются к моей руке, и вот он сейчас меня поцелует…

– Извиняюсь, но Ромео просто клоун. Поцелуй умиленья – надо же! – выпаливаю я по причине, неясной мне самой, а Оуэн моргает и выпрямляется. И мне хочется себя отпинать. «Это просто поцелуй руки. Это ничего не значит». Но я не могу объяснить, почему из-за этого нервничаю так, как давно не нервничала.

– Мне кажется, Шекспир заслуживает немного уважения по поэтической части, – говорит он, и в его легкой улыбке ни тени нервозности.

У меня мелькает мысль попросить его начать эту сцену заново, чтобы получить второй шанс на этот поцелуй. Но я этого не делаю. И снова хочу себя саму отпинать, когда продолжаю со следующей строчки:

– К руке вы слишком строги, пилигрим! – Я проговариваю остальные реплики, стараясь опереться на неуемный сарказм, который так легко овладевал мной на каждой репетиции. Но в этот раз не выходит, и я знаю причину. Дело в том, что я не хочу отвергать притязания Оуэна, даже если они всего лишь по сценарию.

Что меня как раз и нервирует. Если так пойдет дальше, то я и не стану его отвергать. Но я должна. Потому что в отсутствие Уилла, на которого можно отвлечься в случае сомнений, сейчас я вынуждена столкнуться лицом к лицу с тем, как сильно я желаю быть с Оуэном.

Настолько, что я понимаю, как меня сломает конец наших отношений, который неизбежен.

Не успеваю я подготовиться, как мы уже на строчке, где Оуэну полагается меня целовать. И в этот раз не в руку.

– Так и останься ж без движенья, – произносит он грудным голосом. Он говорит не в той манере, что Тайлер, но его речь не звучит напряженной или неуверенной, вопреки моим ожиданиям. Он звучит как Ромео, и я чувствую себя ближе, чем когда-либо, к образу Джульетты. Кажется, я могу просто закрыть глаза и отдаться течению.