Юй Хуа - Месяц туманов

— Пусть поплачет, это бывает нелишним!

Но смысл её слов понимали только она и Лайшунь.

После этого случая неприязнь Муду к Лайшуню исчезла, и тот стал в свободное время приходить в ресторанчик. Там его ждали тёплый приём, угощение и питьё. Лайшунь отличался сообразительностью, глаза его всё замечали, руки-ноги работали как надо, и он стал помогать им убирать и мыть посуду, привлекать клиентов, рассказывать им о блюдах, в этих делах он действительно был намного толковее Муду.

Но Хэй понимала, что на уме у Лайшуня, и беспокоилась. Лайшунь продолжал помогать, Муду всё лучше относился к Лайшуню, и тот старался ещё больше. Хэй наедине говорила Муду:

— Это ведь наш ресторан! Зачем нам чья-то помощь? Если он снова придёт, то пусть ничего не делает!

— Хочет человек помочь — и пусть помогает. Он ведь от чистой души это делает. Если же мы резко откажем, то это будет не по-дружески и мы обидим его в лучших чувствах!

Хэй было нечего возразить.

Однажды вечером под тусклым светом луны Хэй пришла домой ночевать. Уселась во дворе, вытянула ноги и начала растирать поясницу. Ворота были открыты, и Хэй видела, как под старыми софорами в полумраке колышется от ветра молодая поросль. Вдруг послышался какой-то неясный звук, как будто шуршание ползущей змеи. Женщина удивилась. Тут в зарослях под софорами вспыхнул огонёк, словно тёмно-красный светлячок. Хэй насторожилась и спросила:

— Кто там?

Подошёл Лайшунь.

— Чего ты прячешься? Я уж подумала, что это вор!

— Ты сегодня дома, а Муду этой ночью в ресторане?

— Мы по очереди дежурим. Да ему сегодня ещё фарш нарубить надо. Как ты здесь оказался?

Освещённый луной Лайшунь ответил:

— Я из школы, специально пришёл сюда!

Сердце Хэй трепыхнулось:

— Ну садись, смотри, как хорошо сегодня светит луна. Ты в последнее время домой ездил? Кричали ли птицы об урожае?

Лайшунь почувствовал смятение в сердце и словах женщины и постарался воспользоваться этим:

— Вчера ночью дважды кричали, через четыре дня наступит «малое изобилие». [8] «Малое изобилие» — 8-й из 24 сезонов традиционного сельскохозяйственного календаря — приходится на конец мая. После «малого изобилия» уже можно будет хвалиться видами на урожай, пшеница в этом году колосится лучше, чем в прошлом. У нас в горах она только начинает колоситься, от долины отстаёт на двадцать дней, так что, когда подойдёт время жатвы, буду у вас жнецом.

Хэй слегка улыбнулась:

— Ну вот, опять ты нам во всех делах помогаешь…

— Хэй, мне снятся сны… Умом я понимаю, что мне не следует приходить к тебе домой, но каждый раз после того, как я вижу тебя во сне, просыпаясь, прихожу в смятение…

— Что за сны? — спросила женщина.

— Иногда мне снится, как ты в новом платье идёшь по посёлку. Люди играют на инструментах, а ты поёшь. На вид тебе лет семнадцать-восемнадцать. Иногда же мне снится, как ты сидишь под ивами у ресторана и плачешь. Когда сон хороший, то я беспокоюсь, ведь говорят, что сны сбываются наоборот. Когда же снится несчастье, то боюсь, как бы оно не сбылось, и тогда бегу проверить, как дела. Разве это не смешно?

Хэй и точно рассмеялась:

— Уста у тебя, Лайшунь, словно мёдом мазаны. Как начнёшь говорить, заслушаешься!

Лайшунь с самым серьёзным видом повторил:

— Это всё правда! Если я хоть в слове соврал, пусть черти заберут мою душу!

Женщина смотрела на Лайшуня, на его худое лицо, белизну которого не затемнял даже загар. Мужчина отвечал ей ещё более смелыми взглядами, видя, что его чувства взаимны, и его душа взмыла к облакам.

В следующий миг женщина отвернулась и стала смотреть на луну и на пару птиц, примостившихся на иве у стены. Птицы были супругами, они ухватились когтями за тонкую ветку, чтобы сохранить равновесие. Одна из них уже уснула, а другая полубодрствовала-полудремала. Хэй подумалось, что люди как птицы: днём летают крылом к крылу, а ночью льнут друг к другу во сне, в этом и заключена вся жизнь. Но Лайшунь, сидевший перед ней, был совсем одинок, по ночам ему снилась чужая жена! Ощутив всю печаль ситуации, она невольно вздохнула:

— Лайшунь, если тебя возьмёт тоска, ты приходи ко мне домой. Тебе ведь уже немало лет, почему ты не найдёшь себе жену?

Эти слова задели его за живое, но Лайшунь не заплакал, а наоборот, засмеялся.

— Чего ты смеёшься?

— На роду мне написано быть холостяком! Вот если бы тогда я чаще тебя проведывал… Но Муду больше сопутствовала удача.

Хэй ничего не ответила.

— Хэй, а Муду хорошо с тобой обращается? Ресторан — это, конечно, хорошо, но очень утомительно. Ты должна заботиться о своём здоровье. Когда у тебя наступают женские дни, нужно держаться от холодной воды подальше, а ты, наоборот, ходишь на реку и набираешь два полных ведра.

Хэй поразилась — ему-то об этом откуда ведомо? Неужели по лицу заметил? Муду никогда не обращал внимания на такие вещи. Надо же, муж, с которым ешь и спишь, ничего не знает, а какой-то Лайшунь всё видит! Хэй вдруг поняла, как заботится о ней этот белолицый мужчина, и была этим очень тронута.

— Он глуповат, но меня слушается.

Они говорили о том о сём, Лайшунь позабыл о времени, и Хэй тоже. С тех пор как её выдали замуж в долину и она уехала с гор, Хэй никогда не разговаривала с бывшим мужем на родном говоре. Когда она вышла за Муду, тот не обижал её, но ему и в голову не приходило, что его жене может быть одиноко. Но всё-таки человек есть человек, ему хочется ласки, особенно женщинам, порой они тигрицы, но иногда им хочется быть кошечками!

Слово за слово, и незаметно, как-то само собой Лайшунь взял её за руку, стал ласкать её, поднёс к губам. Хэй не произносила ни звука… Когда всё закончилось, она проводила его до ворот. В небе светили звёзды и луна, сгустилась ночь, деревню окружали поля почти созревшей пшеницы, она колыхалась в лёгком ветре, отчего лунный свет как будто переливался волнами. Хэй несколько раз вдохнула полной грудью густой пьянящий воздух апрельского поля.

Ресторан работал каждый день и не закрывался даже в дни жатвы. Муду, как трудолюбивый вол, по ночам жал пшеницу, молотил её, рыхлил землю, сеял, а днём трудился в ресторане, уставал нечеловечески. Покончив с делами, он, подобно мёртвой змее, свалившейся с дерева, распластывался на кане и проваливался в беспробудный сон.

Хэй, проснувшись посреди ночи, не могла его разбудить и просто ждала, когда раздастся школьный звонок.

Теперь они не были бедняками, у них, на зависть односельчанам, тоже завелись деньги. Хэй, встречаясь со счетоводом или бывшим муженьком, больше не старалась обойти их подальше, а держала голову высоко. Однажды в день ярмарки в одной частной лавочке, торговавшей одеждой, её бывший муженёк и дочка старосты, спросив цену на шёлковый шарфик, подняли шум в надежде выторговать половину юаня. Хэй подошла и небрежно спросила: