Нгуен Туан - Тени и отзвуки времени

— …И как некогда мы приятельствовали с вашим батюшкой, так, к величайшей моей радости, подружились и вы с Моем. Древние мудрецы в Поднебесной называли это «вековечной дружбой». Хорошо бы потом ваши дети подружились с моими внучатами… Я хочу попросить вас, дорогой, повлияйте на Моя — пусть наконец женится. Велика ли радость — маяться одному?.. Вы уж поверьте мне, старику, дружба ценнее всего на свете. Человеку просвещенному без друзей не прожить. Об этом Конфуций еще говорил…

Нгуен все кивал да поддакивал.

Они с Моем переглянулись украдкой. Оба были немы, как устрицы, и внимали родительским поучениям с явной неловкостью.

По окончании обеда, когда Нгуен собрался уже восвояси, старая Фан вдруг спросила:

— А что, у батюшки вашего пенсия небось неплохая? Думаю, как у нас, сотни полторы, не меньше?

Нгуен не знал, что и ответить.

Выйдя наконец на улицу, Нгуен испытал великое облегчение. Вокруг него простирался бескрайний простор, над головою висели яркие звезды. При полной луне было светло, как днем. Луна затмила все уличные фонари, да и какой толк от их пятнадцатисвечовых ламп, зачахших в волнах холодного голубого света?! Они, как и многое другое в здешнем захолустье, казались пародией на цивилизацию двадцатого века. Отчего бы в такие ночи отцам города не распорядиться вовсе выключить электричество на улицах? Глядишь, и вышла бы экономия в городском бюджете. Говорят, будто нельзя выключать фонари из-за уличного транспорта. Но какой здесь, скажите на милость, транспорт, да еще по ночам? А если бы и мчались вдоль улиц вереницы автомобилей, какая бы вышла им польза от этих электрических призраков?

Под одним из фонарных столбов сбились в кружок любители пения, им вторил вибрирующий голос данбау [31] Данбау — вибрафон-монохорд; изменяя натяжение единственной струны инструмента, можно получать звук различной высоты, сильная вибрация струны придает звучанию своеобразную тремолирующую окраску; корпус инструмента делается из тыквы-горлянки (вьет. — «Бау»), откуда и происходит название. . Сюжетом песни были все те же фонари: «Бум-бом… Ах, уж эти лампочки-фонарики… Бум-бом… Видят только бабочки-комарики… Бум-бом…»

Круглая луна омывала своим прохладным сиянием белые одежды и видневшиеся из-под юбок ляжки девиц; для них уличный фонарь был все равно что домашняя люстра. Они развлекались музыкой, болтали, хихикали и вовсе не собирались спать.

Нгуен припомнил вдруг такие же лунные вечера в захудалых придорожных деревнях, когда отошла полевая страда и люди собираются прямо на шоссе. Одни, посидев у обочины и перебрав скудные новости, зевая, бредут в свои тростниковые хижины, торчащие посреди разбросанных у дороги жалких огородов, и путеводными вехами в ночи им служат похожие на метлы арековые пальмы. Другие, поняв, что дома их не ждет ничего хорошего, остаются спать на дороге, прямо под открытым небом: ветер ласков и свеж, луна светла, и раскалившийся за день асфальт приятно согревает тело. Сон их беспробуден и крепок. Кто знает, не повезет ли им — вот так, прямо во сне найти свою смерть под колесами бешено мчащегося лимузина. Великое благодеянье — мгновенная легкая смерть, а с нею — конец всем тяготам и печалям!..

Нгуен ощущал безысходную тоску здешней ночи. Мой проводил его до перекрестка, метров за триста от дома, но все никак не соглашался повернуть назад. Они шли молча, словно влюбленная пара, которой страсть замыкает уста. Наконец Нгуен стал снова упрашивать Моя вернуться домой. Ведь гостеприимство тоже имеет свои границы, и чрезмерную вежливость порой не отличишь от фальши. Да и дружба их, пожалуй, не столь еще горяча и крепка.

— А может, — предложил Мой, — раз уж мы забрели сюда, выпьем по чашечке кофе? «Осадим», как говорится, обед. Я вас приглашаю.

Нгуен усмехнулся про себя, но приглашение принял.

Запах крепкого кофе развязал им язык.

— Вам, Мой, два куска сахару или три?

Мой взял с протянутого ему блюдца три куска сахару и бросил в чашку.

— А вам — два или три?

— Я предпочитаю обычно два с половиной.

«Ну вот, — нахмурил брови Мой, — все не как у людей! Не два и не три, а два с половиной. Верно, пожалуй, говорят в Ханое про его выкрутасы».

Он с неодобрением наблюдал, как Нгуен переломил пополам кусочек рафинада и бросил одну половинку в пышущий паром кофе.

Сперва он решил было съязвить. Но потом передумал: подобные вещи приняты лишь между близкими друзьями, а поначалу вмешательство в личную жизнь приятеля неоправданно, более того, недопустимо. Так урезонивал себя Мой, прихлебывая кофе.

Вернувшись поздно вечером домой, он все вспоминал о двух с половиной кусках сахара и мосье Нгуене.

Следующий вечер. То же кафе. Двое мужчин за столиком пьют кофе. Сегодня Нгуен пригласил Моя. Вообще-то у Моя весь день болела голова, и он собирался сидеть дома. Но все-таки принял приглашение: он понимал, что Нгуену не хочется оставаться перед ним в долгу. Уж больно мосье Нгуен щепетилен. В этот вечер один из них был весьма осторожен и сдержан, а другой — рассеян. Однако расход сахара оставался прежним: один бросил в чашку три куска, другой — два с половиной.

В кафе набилось много народу. Обычные для захолустного городка «прожигатели жизни». Мелкие чиновники, приехавшие из уездов по своим делам, и так называемые деловые люди. Кто-то похвалялся первосортным лесом, сплавленным сюда по реке, кто-то рассказывал о недавно открытых богатейших зарослях коричного дерева.

Мой и Нгуен с интересом разглядывали публику за соседними столиками. Молодые люди с напомаженными волосами, в пестрых рубашках, восхвалявшие европейские товары и моды… Муниципальные клерки, спорившие, разойтись ли по домам — отоспаться, или перекинуться еще в картишки… Юнцы, поносившие старомодных родителей и некрасивых, постылых жен, — эти, задрав на стол ноги в туфлях без носков, изливали свою тоску в старинной песне, звеня ножами и ложками по стаканам в такт дребезжащим пронзительным голосам… Здешние певички с подвыпившими кавалерами, которых красотки уговаривали взять их с собой в Нгеан.

— Так вы завтра едете в Винь? [32] Винь — главный город старой провинции Нгеан. — спрашивала одна из девиц. — Взяли б и нас с собой.

— Да, мы уезжаем завтра, но только не в Винь, а в Ханой.

— О-о, это еще лучше! Доедайте, допивайте и пойдем ко мне. Повеселимся… А утром поедем вместе в Ханой…

— Ты, крошка, лучше поставь за меня на кон…

Но больше всего Нгуена и Моя заинтриговал другой разговор: трое мужчин толковали про «дизель» — его де вот-вот пустят по железной дороге с остановкой в Тханьхоа.

— Здорово, правда?!

— Когда, говоришь, в понедельник?

— Завтра как раз понедельник!