Нгуен Туан - Тени и отзвуки времени

— Ну, значит, завтра первый дизель придет в Тханьхоа.

— Ни разу не видел дизеля… Сложная небось машина?

— Нам пока ехать некуда, но все равно сходим поглядим…

— В котором часу, говоришь? В девять утра? Ладно…

Вокзал Тханьхоа. Утро.

Нгуен стоит на перроне. Он, как и все, ждет дизеля. Комичное выражение лиц и застывшие взгляды соседей чем-то напоминают ему лилипутов, которых он видел однажды во французском цирке.

Вчера, услыхав в кафе разговоры о дизеле, он вернулся домой и долго не мог заснуть: пора, пришло время собираться в путь. Не сидеть же здесь вечно. И до утра ему снился скорый поезд: сверкающие лаком вагоны мчались сквозь ночь, мутную и вязкую, точно стоячий пруд.

Проснувшись, Нгуен умылся и оделся с особой тщательностью. Он всегда наряжался накануне событий, от которых ждал особых, неизведанных еще ощущений. А-а, вон и Мой стоит посреди перрона! Не сговариваясь, они оба явились сюда. До девяти было еще далеко, а перрон был заполнен людьми. Мой и Нгуен обменялись улыбками — вместо приветствий.

Народ ожидал прибытия дизеля, словно великого праздника. И когда он наконец показался вдали, все, ахнув, подались к краю перрона и застыли, не моргая и до хруста вытянув шеи. Те, кто явился с детьми, подняли их на плечи. Перепуганные малыши уцепились за родителей руками и ногами, как котята, которых собираются бросить в воду.

Так вот он какой — дизель! Огромный! Грохочущий, пышущий жаром. Локомотив приближался, замедляя ход и уставясь на публику зеркальными фарами.

И тут послышался легкий ропот разочарования. Да ведь это все тот же поезд. Только паровоз без трубы и работает не на угле, а на мазуте. И вагон-то всего один, правда — белый. Словом, ничего особенного… Правда, скорость, говорят, у него бешеная, летит, как ураган.

Дизель же, видя такое к себе пренебреженье, задерживаться не стал, протрубил что-то своей сиреной и умчался на Юг.

Гудок его показался людям необычным: ревет, точно дикий зверь лесной. И над толпой прокатился смех. Распотешил на славу, не зря пришли.

Народ расходился с вокзала, как из театра. Подошвы башмаков, туфель, сайгонских сандалий шаркали по асфальту, словно спички о коробок — вот-вот задымятся.

Навстречу попадались опоздавшие. Узнав, что дизель уже проехал, они горестно цокали языками и поворачивали назад.

Мой и Нгуен шагали следом за всеми, и чудилось им, будто время стало тягучим и липким и они с трудом продираются сквозь нескончаемую вереницу часов и дней, безликих и сходных друг с другом до мелочей. Нгуен невольно вопрошал себя, что же лучше: существовать вот в таком богом забытом городке, где все питает и тешит твою плоть, или жить на износ, растрачивая себя в борьбе, в поисках и утратах среди водоворотов и омутов большого города? Люди здесь благодушны. Рядом джунгли, под боком море, изобилие древесины, рыбы, креветок, корицы… Здесь человек, одаренный и дельный, не надрываясь, будет жить припеваючи, даже тупицам с невеждами обеспечен верный достаток. Никто никому не лезет в душу, да и души их, как и сами люди, похожи одна на другую, словно две капли воды. Дождям и ветрам в этих местах определен неизменный срок; а тратам — душевным и денежным — положен точный предел. И ни единое существо человеческое вроде бы слыхом не слыхивало ни про какие соблазны, порывы и беды иной — переменчивой, безжалостной и холодной — жизни.

Но вдруг дорогу Нгуену и Мою преградила супружеская чета, выступавшая с величавым достоинством.

— На этом дизеле, — говорила жена, сверкая золотым зубом, — нам очень даже удобно ездить к деду в Винь. Не правда ли, дорогой?

— Правда, дорогая. — Во рту у мужа тоже вспыхнул желтый огонек. — Дизель отходит в девять утра. Мы завтракаем дома, а в полдень — уже в Вине. И не надо тратиться на еду. Поболтаем часок со стариком, попьем чайку, сядем на двухчасовой дизель — и в полпятого уже дома. Как раз поспеваем к обеду. За лавкой пока приглядит мой брат Тин. Пропустит денек в своей конторе, земля от этого не остановится. А выручка останется в семье…

С утра и до вечера в день апрельского полнолуния одна тысяча девятьсот сорокового года первый дизель, прошедший через Тханьхоа, можно сказать, не съезжал у горожан с языка.

Диковинной машины давно уж и след простыл. А о ней говорили и спорили в хижинах Лодочной слободы и за столиками фешенебельной ресторации китайца Ли, на скотобойне, в саду с аттракционами мосье Мишу, за лакированными дверями присутственных мест; в хибарках у Лимонного моста, под навесами Колбасного ряда и у городских ворот…

Великий день!.. Эпохальное событие!.. Историческая веха!

Ах, как здесь любили углубляться в туманные дебри истории — вспоминать, сопоставлять и, само собою, пророчествовать. Нгуена с Моем тоже поразило это поветрие. Впрочем, замечу, бацилла истории чаще всего одолевает именно тех, кому нечего сказать о настоящем, о нынешнем дне.

Да и толковали-то Мой и Нгуен, честно говоря, о пустяках, о том, например, когда и какое именно событие здесь, в Тханьхоа, собрало больше всего народу и по какому поводу было уничтожено особенно много выпивки и закуски.

Да вы посудите сами.

Слово — Мою: он стоит за приезд сюда французского министра Рейно и в особенности за тот день, когда мосье Рейно осматривал дамбу Байтхыонг…

Слово — Нгуену: дамба дамбою, но он считает важнейшим событием пребывание в Тханьхоа покойного государя императора; в год, он как сейчас помнит, Земли и Коня…

Мой: да-да, год Земли и Коня… Ланнэ дизнеф сант дизюит… [33] Год тысяча девятьсот восемнадцатый (франц.) . Однако куда покойному императору до французского маршала Жоффра! Мосье марешаль, совершая вояж по Индокитаю, заглянул и сюда, к нам. Еще бы, как он мог не посетить поле сражения в Бадине [34] Бадинь — местность на границе Тханьхоа и старой провинции Ниньбинь, где с 18 декабря 1886 года по 20 января 1887 года патриотические отряды вели ожесточенные бои с войсками французских колонизаторов. , где он участвовал совсем еще молодым в чине капитана и был тяжело ранен…

Оба они понимали бессмысленность подобных словопрений. Но надо же им было хоть о чем-нибудь говорить! А о чем прикажете разговаривать людям совершенно разным по убеждениям, вкусам и складу характера?

В Ханое Мой прослыл ходячей энциклопедией. Ученость его простиралась не только вглубь, но и вширь. Средь воинства столичной интеллигенции он, несмотря на молодость, хаживал в генералах. Да, телом он был молод, но дух его достиг самого что ни на есть зрелого возраста.

Познаниями своими Нгуен уступал Мою, но зато он превосходил его талантом. Нгуен был рожден на свет для служения Искусству (нет-нет, это не описка, именно — Искусству с большой буквы!). И хотя Нгуен не имел на этот счет никакого официального документа, большинство окружающих признавало его талант.