Нгуен Туан - Тени и отзвуки времени

Но тут внутренний голос Моя зашептал ему на ухо, что вежливость Нгуена, быть может, происходит не от его злонравия, а стала плодом хорошего воспитания, вспоенным вдобавок благими соками просвещения. И незачем повсюду искать подвохи и закорючки. Ведь не зря говорится: «Чем глубже копнешь, тем больше увидишь жуков да червей с муравьями».

На душе у Моя немного полегчало.

Желая продолжить прерванный разговор, он придвинул стул поближе к Нгуену и сказал:

— Вы, говорят, большой шутник и ради красного словца никого не пощадите. Я только что выслушал вашу «философию» дружбы. В шутку ли это сказано или всерьез? Простите, что докучаю вам, но мы ведь впервые разговорились по-настоящему.

Нгуен опустил газету и помолчал, должно быть, соображая, чем, собственно, его слова могли так задеть Моя.

— Вспомнил, — заговорил он наконец, — вы сокрушались, что в Тханьхоа у вас нет друзей, а я утверждал, что от друзей идут все наши беды. Вы полагаете, я шутил? Задумайтесь-ка на минутку. Откуда, как не из числа близких друзей, берутся соблазнители наших жен? Кто, кроме лучшего друга, — а он-то знает наперечет ваши беды, — в трудную минуту подцепит вас на крючок, да так, что уж не сорваться, не убежать. Человеку постороннему и невдомек, как вам навредить. Нет, дорогой, губят нас или небеса, или друзья-приятели.

Нгуен замолчал, жалея, наверно, что наговорил слишком много. Он и сам не ожидал от себя подобного словоизвержения. «С чего это меня понесло, — думал он, — глупо ужасно! Нет-нет, больше такое не повторится. В следующий раз поздороваюсь с ним и все. В крайнем случае справлюсь о самочувствии…»

Мой и сам был удивлен любезностью Нгуена. Выходит, зря на него наговаривали, будто он, как англичанин, вежлив только для вида.

В другой раз, встретив Нгуена в книжном салоне и видя, что тот не избегает его, Мой решил угостить земляка обедом.

— Мы так редко видимся, — сказал Мой. — Вот я и подумал, воспользуюсь-ка счастливой случайностью и приглашу вас на обед? Мы будем вдвоем — только вы и я.

Нгуен сидел, по-прежнему уткнувшись в газету.

— Право, почему бы нам не позволить себе маленький плезир? [37] Развлечение, удовольствие (франц.) . — Голос Моя звучал задушевней и тише. — Развеемся немного. Погода сегодня чудесная, пройдемся пешком до ресторана. Вы где обычно обедаете?

Но Нгуен отказался. Правда, очень вежливо, но — наотрез:

— Весьма сожалею, но мне сегодня до вечера надо поститься. Ровно в восемь — к врачу, на укол… — Он наклонился, прошептал что-то Мою на ухо и добавил: — Внутривенное… И вообще, приходится сидеть на диете. Ни капли спиртного, сами понимаете.

О да, Мой все понял прекрасно: Нгуен лжет, он вовсе не болен. И надо же, какой деликатный себе недуг изобрел. Хватит, навязываться ему Мой больше не собирался.

Выходя из салона, они приветливо пожали друг другу руки. Случайным прохожим могло показаться, будто прощаются задушевнейшие приятели.

Нет ничего глупее, чем, расставшись с человеком, выяснить вдруг, что ему по пути с вами, и идти дальше рука об руку, — как сейчас на наших глазах Нгуен и Мой шествуют по улице Поля Бера [38] Улица Поля Бера — старое название одной из центральных улиц Ханоя (по имени французского комиссара в Центральном и Северном Вьетнаме; конец XIX в.). Ныне — улица Чангтиен (Монетная — здесь находился когда-то монетный двор). . А тут еще обнаруживается, что вы невольно шагаете с вашим постылым попутчиком в ногу, и каждая плита тротуара вам кажется длиною в день.

В конце концов, не желая больше терпеть муки совместной прогулки, Мой, дойдя до здания Земельного банка, свернул за угол и с непонятной симпатией уставился на манекен в стеклянной витрине, сгорбившийся под тяжестью элегантного пиджака.

…С тех пор в Ханое они не встречались. Похоже, что Мой избегал Нгуена.

Неприятней всего были ходившие о них разговоры. Поди догадайся, нарочно ли ловят тебя на приманку или же собеседник пребывает в невольном плену красноречия. Один из таких «пленников» как-то спросил Моя:

— А ведь Нгуен вроде ваш земляк?..

Мой не посмел отрицать столь очевидный факт.

— Отчего же вы с ним почти не встречаетесь? Ведь все-таки чужбина, она… — Знакомец Моя огляделся и понизил голос — Говорят, между вами что-то произошло?

Этот неочевидный факт Мой решительно отверг.

Он долго думал, как бы положить конец докучливым кривотолкам, и однажды набрел на счастливую мысль: «Шерше ля фам!..» — «Ищите женщину…» Отныне он намекал всем и каждому: их, мол, с Нгуеном развела роковая страсть. Сами подумайте, что, кроме женщины, могло разлучить земляков и сверстников да к тому же еще собратьев по перу?!

На это клюнули все.

«Шерше ля фам! Ля фам…»

Они уже думали, что жизнь никогда больше не сведет их вместе. Ведь и светила из созвездий, в разное время восходящих на небосвод, — скажем, Ориона и Скорпиона (ученость — великая вещь!), — даже светила, бывает, не встречаются друг с другом.

Но небеса усадили их в один и тот же экспресс. И теперь они жили оба в Тханьхоа и даже дружили домами. Нет, будем точны: «Они поневоле жили оба в Тханьхоа и поневоле дружили»… Фактически они вращались в различных духовных мирах, и орбиты их — чисто внешне — пересекались на вокзале, в ресторации, за семейным обедом.

Однажды вечером, когда они сидели в ресторане за рюмкой вина, красного, словно кровь Христова, Нгуен вдруг начал что-то шептать, загибая пальцы. Оказалось, он подсчитывал дни, проведенные дома. Ровно десять дней. Для того чтоб проведать семью, вполне достаточно, даже, пожалуй, многовато.

Он поднял голову и уставился на пришпиленное к стене железнодорожное расписание. Рюмка его тревожно алела на синей клетчатой скатерти, словно сгусток кровавой пены посреди морской зыби.

— О чем вы задумались? — спросил Мой.

— Завтра я уезжаю.

— Жаль, у меня еще дома дела. Дня на два, на три — не больше. Может, задержитесь? Поехали бы вдвоем, вместе оно веселее…

— Ну, вы, как всегда, весь в сантиментах. Я еду завтра, а вы приедете через несколько дней. Увидимся в Ханое.

— Может быть, вы хоть на минутку заглянете ко мне перед отъездом?

Мою хотелось, чтобы Нгуен простился, как водится, с его родителями. Но ему было неловко говорить напрямик об этом. Да и странная их дружба с Нгуеном не давала ему права просить о таком одолжении. Другое дело, если бы Нгуен сам…

Не знаю, догадался Нгуен об этих терзаниях Моя или вовсе о них и не думал. На прощанье он сдержанно пожал руку Мою, сказав: «Счастливо оставаться». И вышел, не улыбнувшись, не оглянувшись ни разу — верный признак того, что он желал поскорее расстаться с приятелем.

Мой вспомнил оброненную Нгуеном фразу: «Увидимся в Ханое…» Судя по недолгому их общению здесь, в Тханьхоа, она ничего не значила. Сколько раз уступал он капризам Нгуена?! Нгуен же ради него не поступился ничем, даже самой малостью. И все-таки без Нгуена жизнь в Тханьхоа становилась совсем несносной. Старые знакомые Моя были — все как один — безнадежные провинциалы, недалекие, невежественные и унылые. Разве это компания для столичного литературного льва.