Нгуен Туан - Тени и отзвуки времени

— Тэй [66] Тэй — от вьетнамского слова tây (Запад), презрительная кличка европейских колонизаторов. идут! Тэй!..

— Тэй идут к нам в деревню!

Староста переменился в лице. Смутное предчувствие беды охватило его. Он принялся было оправлять платье, чтобы выйти узнать, что случилось, но тут его черный дворовый пес огласил лаем весь дом. В ворота вошли какие-то люди. На них были штаны, рубашки и шлемы цвета хаки. Двор старосты сразу как будто съежился и стал тесен. Пришельцы держались нагло и вызывающе. Одни держали в руках острые железные палки, у других в кожаных кобурах висели на поясах пистолеты.

— Черт подери… — забормотал староста. — Опять эти солдаты с таможни!

И выбежал во двор.

Таможенники тотчас обступили его, словно свора собак, затравившая волка.

— У вас в деревне гонят самогон! — закричал один из них на ломаном вьетнамском. — Идемте сейчас же! Здесь таможенные власти…

Тут только староста признал француза, начальника Налогового управления. «Плохо дело!» — мелькнула у него мысль. И он, сложив у груди ладони, стал кланяться на все стороны.

Минуту спустя они уже — все скопом — быстро шли по улице следом за старшиной таможенников, лицо которого украшали усы — точь-в-точь черные отростки рогульника. Судя по ухваткам его, таможенник знал наперечет все деревенские закоулки.

Войдя в улочку возле общинного дома, процессия повернула к дому дядюшки Тина, он был, кстати, освобожден от повинностей и налогов. Староста, встревоженный и озабоченный, шагал вместе со всеми. Только сейчас он вдруг понял, куда попал: до него дошло, что таможня зачислила в самогонщики дядюшку Тина, и он вспомнил, как время от времени тот подносил ему бутыль самогона, ароматного, крепкого и чистого, как слеза. Такую водку не грех было возлить и на алтарь предков. Староста в глубине души посочувствовал дядюшке Тину, с ужасом ожидая возможных последствий обыска.

— Эй, хозяин! Ти-ин! Ты где? — хрикнул один из таможенников.

В это мгновение во двор ворвался усатый старшина, громко крича:

— Вон он! Вон, драпает за деревенские ворота с кувшином — небось сусло тащит! Думает уничтожить улику. Держите его! Держите!

Таможенники, француз-начальник, а вместе с ними и староста припустили со всех ног за злоумышленником, бежавшим прямо к пруду, что поблескивал на солнце рядом с общинным домом. Они отстали от беглеца шагов на тридцать, не больше.

А вокруг ревели дети, лаяли собаки, голосили женщины. Старики со старухами, опершись на палки, словно крабы на суставчатых лапах, пялились на дорогу, пытаясь хоть что-то увидеть в клубах пыли, поднятой бегущими.

Когда староста, запыхавшись, подбежал следом за таможенниками к пруду, преступник уже бултыхался на самой середине, держа в руках заткнутый пробкой высокогорлый кувшин. Народу вокруг пруда собралось видимо-невидимо. Начальник Налогового управления сверкнул глазами на старосту, потом на усача-старшину и, налившись кровью от гнева, долго говорил что-то по-французски и размахивал руками. Староста, глядя на него, затрепетал.

Таможенный старшина, подняв железную палку над подернутым ряской прудом, заорал во всю мочь:

— Эй, Тин, тебе что, жизнь надоела? Вылазь, слышишь! Если уж мы полезем за тобой в воду, придавим на месте! Понял?

— Ваши милости, — лопотал преступник, то и дело оскальзываясь на илистом дне, — ваши милости… Сжальтесь, сделайте снисхождение… Не убивайте меня, не убивайте!

— Ладно уж! Давай сюда кувшин!

— Ваши милости… Ваши милости! Я по недомыслию сварил соус из бобов — совсем немножко, для дома, не для продажи… Право слово, мы соусом не торгуем!

— Что там еще за соусы с подливками?! Выйдешь ты или нет? Не дай бог, мне придется лезть в воду, я… я тебя…

— Горе мне, горе! Пожалейте меня, ваши милости. Матушка моя кровная, гибну ни за что ни про что! Раз ваши милости хотят покарать меня, вылью к чертям этот соус в пруд! Пусть его…

— Эй ты!.. Если выплеснешь сусло в пруд, начальник пристрелит тебя из пистолета! Думаешь следы замести, сволочь?!

Француз, все кричавший что-то по-своему, вытащил из кобуры пистолет и, положив палец на спусковой крючок, прицелился в Тина. А старшина обернулся к старосте и сказал:

— Учтите, если он выльет сусло — главную улику самогоноварения, вы тоже понесете ответственность.

Староста вздрогнул, а потом и вовсе затрясся от ужаса: начальник уже на него, а не на Тина навел свой пистолет. Ведь в их деревне всего полгода назад вот так же, во время облавы на самогонщиков, приехавший из города начальник по фамилии Бернардье стал палить из пистолета и первой же пулей уложил наповал бывшего старосту. Потом городские законники, разбиравшие дело, определили, что мосье Бернардье вынужден был стрелять исключительно в интересах самозащиты.

А посреди пруда по-прежнему бултыхался злополучный Тин и умолял начальство не заходить в воду, грозя утопить свой кувшин.

— Хочешь жить, вылезай! — орал ему старшина.

— Выходи-ка! — подхватил перепуганный староста. — Ну прошу тебя, Тин! Ты своими беззаконными действиями бросаешь тень и на меня. Хочешь, чтоб со мной случилось то же, что с прежним старостой? Или у тебя память отшибло начисто?!

— Ах, господин староста, отец вы наш и благодетель! — взмолился преступник. — Уж вы заступитесь за меня перед их милостями, пусть они меня не убивают…

— Ты сперва выйди из воды, тогда я за тебя заступлюсь. Да гляди не вырони кувшин. Вылезай и подойди к господину начальнику…

Десятки глаз уставились на дядюшку Тина, бочком вылезавшего из пруда. Он весь дрожал от холода и страха. Таможенник ухватил его за руку, приволок пред светлые очи господина начальника и приказал тотчас открыть кувшин. Злоумышленник испуганно поглядел на начальника-француза, на старшину, потом на старосту и стал потихоньку вытаскивать пробку.

Видя, что господин начальник пришел в ярость из-за этой новой проволочки, старшина закричал:

— Давай пошевеливайся! Прикажешь нам целый день здесь торчать?!

Слава богу, таможенник наконец-то заполучил кувшин и с превеликим удовлетворением заглянул в горлышко, понюхал содержимое. Но что это? Отчего брови его нахмурились и брезгливо сморщился нос?

— Что там в кувшине? — быстро спросил он Тина.

— Соус, ваша милость. Бобовый соус… Смею ли я вас обманывать! Скорей у меня язык отсохнет. Сварил вот маленько соусу, а то ведь рыбу есть не с чем. Сухой кусок, сами знаете, в горло не лезет. Но я не продавал соус на базаре! Видит небо…

— Молчать! — заорал старшина. И, поворотясь к господину начальнику, почтительно доложил, что в кувшине оказался всего-навсего бобовый соус.

Дотошный француз пожелал узнать, не может ли эта приправа быть исходным продуктом для получения алкоголя. Но таможенник ответствовал, что, мол, соус он и есть соус и алкоголем здесь даже не пахнет. Ручается ли старшина, осведомился его милость, за свои слова. И тот отвечал твердо, что да, ручается.