Евгения Овчинникова - Иди и возвращайся

Пораженная прямотой вопроса и тем, что он задается повторно, я молчала. Опасайся голого льва.

– Нет, не выходила. – И, набрав воздуха, продолжила: – Папа думает, что она… ее уже нет в живых.

И показательно опустила глаза в бокал с лимонадом, поболтала льдом. Льдинки брякнули друг о друга.

– Жаль, очень жаль. Она подавала большие надежды как микробиолог. Очень талантливая. – И он пустился в воспоминания, когда мама была еще студенткой на его кафедре. Вполуха я слушала историю о компании, как он говорил, «биотех-стартапе», который они запустили с коллегами. Звучали непонятные слова об учредителях, акциях, грантах. И о возможной полной победе над туберкулезом. Годы ушли на получение разрешений и тесты. Вот-вот препарат наконец должен выйти на рынок. Жаль, очень жаль, что мама не с ними. Минут через пять его окликнули, он кивнул мне, поставил на стол пустой стакан и отошел.

Атака на папу закончилась, он беседовал в группке старых знакомых, потягивая коктейль. Поискал меня глазами, подмигнул. Я подмигнула в ответ.

Встала и прошлась по изменившейся гостиной. Потом захотелось посмотреть кухню – наверняка там тоже новый ремонт. Но в дверях кухни меня остановило произнесенное вслух мамино имя. Я притаилась за углом у порога, откуда меня не могли увидеть.

– Говорят, подозревали мужа. Что-то там с алиби не стыковалось.

– Да ну. И что в итоге?

– Вот. Ходит как огурчик. Ничего не нашли, но кто знает.

– А с ней что?

– Числится пропавшей без вести.

Я пошла обратно в гостиную. Папу подозревали. У папы не стыковалось алиби. Кого же мне следовало остерегаться? Папу или голого льва, который не подозревался в ее исчезновении, вернее – меня передернуло от этой мысли, – в ее убийстве.

– Ты похожа на маму, – раздался голос из-за спины.

Я повернулась. Мамина коллега Катя.

– Особенно улыбка.

– Неужели вы ее еще помните? – резко ответила я и тут же пожалела.

Катино лицо вытянулось от моей грубости. Я поспешила извиниться:

– Простите, я не хотела… Недавно я видела фотографии с последней конференции по физи… фтизи…

– Фтизиатрии.

– Физиартрии. Мы с ней похожи только внешне.

Катя рассмеялась.

– Удивительно, но так же говорит Мира. Что у нее с папой ничего общего.

– Мира? – не поняла я.

Она с удивлением на меня посмотрела:

– Ну, дочь Алексея, который тоже пропал без вести.

Дядя Леша. Мира. Как я могла о них забыть?

– Когда он пропал?

– Месяца за два до твоей мамы. Она ничего тебе не говорила? – Катя нахмурилась, ей явно не хотелось говорить о плохом.

– Нет, я ничего не знала.

– Она очень переживала, они дружили с института. Мира с мамой иногда приходят на вечеринки. – Катя окинула взглядом гостей. – Может, придут позже.

Катю позвал кто-то из взрослых, и она с облегчением закончила неприятный для нее разговор. Вечер проходил как обычно: играли в крокодила, пели песенки.

Дядю Лешу я хорошо знала – они бывали у нас дома. После маминого исчезновения мне не приходило в голову спросить, почему они больше не приходят к нам в гости.

И все-таки Клочков не рассказал мне всего. И про сомнительное папино алиби. Полночи я ворочалась, раздумывала, что это могло значить, и заснула с мыслью, что нужно разузнать всё с самого начала.

Папу подозревали. У папы было ненадежное алиби. Утром я проснулась с деревянной головой. Болел живот. Я написала близнецам, что не смогу сегодня прийти в школу, потом написала то же самое папе, разговаривать не хотелось.

Я думала до вечера бродить по городу и делать зарисовки для двух пропущенных домашних заданий в академии. Вечером – кино с близнецами. Я забронировала три билета с телефона, не вставая с кровати. Потом полистала новости «ВКонтакте». Ответила на вечернее сообщение Насти «Спокойной ночи зая». Зая! Хорошо хоть не коверкает слова и ставит пробелы.

Так я пролежала с час. Была уже половина десятого, и очень хотелось в туалет. Папа гремел сковородкой на кухне – у него что-то пригорело. Открылась дверца шкафа под раковиной, и это «что-то» шмякнулось в мусорное ведро. Ясно, опять ковырялся в коде и забыл о сковородке на плите. Он помыл сковородку и снова поставил на огонь.

Я не могла просто так прийти, поздороваться с ним, пить кофе и завтракать. Меня мучила мысль про ненадежное алиби. Я тихо вышла из комнаты и, умываясь в ванной, думала, как расспросить его о событиях трехлетней давности.

– Эспрессо или капучино? – приветствовал меня папа. Вопрос «эспрессо или капучино?» был у нас чем-то вроде «доброе утро, как спалось?». Если ответом было эспрессо – так себе, а вот если капучино, то все замечательно.

– Капучино, – соврала я.

Папа зашумел сначала кофемолкой, потом кофемашиной. Он сделал эспрессо, потом вручную взбил подогретое молоко. Молоко могла взбить и машина, но тогда молочная пенка держалась хуже.

Поставил чашку передо мной. Высыпал из сковородки в тарелку вторую порцию пригоревших гренок: тонко нарезанная булка, смоченная в смеси взбитых яиц, молока и сахара. Вкусно, если нормально приготовить.

– Какие планы на сегодня? Я тоже взял выходной. Хочешь, сходим в Ботаничку? Говорят, там все цветет, – бодро предложил он.

– Хотела делать наброски для художки.

– Ладно, – разочарованно согласился он, и я почувствовала себя виноватой: мы редко выходили кудато вместе.

– Можно съездить сейчас, а порисую потом.

– Тогда ешь, и поедем, – обрадовался папа и отправился умываться и одеваться.

Я выпила кофе, выбрала наименее коричневую гренку и сжевала половину.

– Сейчас оранжереи открыты в режиме прогулки, – продолжал папа из прихожей, причесываясь перед зеркалом, как будто я должна была знать, что это значит.

Я выбирала у себя в комнате, какую из толстовок надеть – серую или синюю. У серой на рукавах обнаружилась краска, поэтому она отправилась в корзину для грязного белья, и я надела синюю поверх футболки с ярким рисунком. Конверсы, сбрызнутые водоотталкивающей пропиткой, куртка с капюшоном.

Но в прихожей папин телефон издал трель. Он прочитал его и раздраженно мотнул головой:

– Вызывают на срочное совещание, нужно идти в офис. Заскочу за тобой, как закончим.

– Это недолго?

– От силы полчаса.

Какая подозрительная срочность, какой раньше не было. Я кивнула.

Он очень быстро вышел и загромыхал вниз по лестнице. Я сомневалась совсем недолго, потом взяла рюкзак и вышла следом на Виленский. Небо тяжело набухло черным, и начинал накрапывать дождь. Где-то вдалеке громыхал гром.

Папа в самом деле шел в сторону своего офиса. Вроде бы ничего необычного, но мне все казалось подозрительным. И как он раскрывает зонтик. И как смотрит в смартфон и что-то набирает там пальцем. И то, как нервно ждет зеленого на светофоре. Словно почувствовав, что за ним наблюдают, он резко обернулся. Я успела спрятаться за спины идущей впереди парочки и тут же нырнула в открытую дверь круглосуточного магазина. Подождала полминуты, а когда вышла из магазина, на светофоре его уже не было и на улице Восстания – тоже.