Евгения Овчинникова - Иди и возвращайся

Подгоняемые стюардессой, мы сели и пристегнулись. Зажглись огоньки «No smoking» [4] Не курить (англ.). . Пилот поприветствовал нас на английском, сообщил о температуре и пожелал приятного полета.

– Пока мы в России, меня могут снять с рейса. Даже развернуть самолет, – тихо предупредила нас мама.

Она вцепилась в подлокотники на взлете, как обычно, – боялась летать. Но улыбнулась мне:

– Всё будет хорошо.

Мы набирали высоту, и, когда залетели в облака, до меня донесся разгневанный рев чудовищ. Они выпрыгивали из воды и бились о металлический корпус самолета. Самолет вздрагивал, и, когда о крыло ударился кронозавр, на борту замигало и отключилось освещение. Пассажиры испуганно охнули. Но двигатели взревели и вытащили нас из облаков. В иллюминаторы с нашей стороны заглянуло ослепительное солнце. Я слышала удаляющиеся всплески воды от ударов доисторических тварей. До меня доносился их раздосадованный рев. Но теперь они ничего не могли мне сделать. У них больше не было надо мной власти. И чем выше поднимался самолет, тем больше была уверенность, что они не достанут нас, не утащат на дно океана.

Когда загорелись зеленые лампочки, мама отстегнулась и пошла в туалет. Я боялась отпустить ее даже взглядом. Она подмигнула мне из очереди.

Расспрашивать ее о том, что произошло и где она была три года, мне не хотелось. Зато очень хотелось рисовать. Достала из рюкзака карандаш, альбом. Заштриховала фон. На листе появился салон самолета: два ряда сидений по три в каждом, из хвоста стюард катит тележку с напитками, довольные, расслабленные пассажиры – летят в отпуск – смотрят в иллюминаторы и фотографируют друг друга. По узкому проходу бегут две нарядные девочки.

Мама вернулась, и я, уткнувшись носом ей в плечо, задремала и не услышала, в какой момент они начали по нарастающей пререкаться:

– И поэтому за три года ты ни разу не появилась?

– За тобой следили.

– А я знаю почему. Потому что мы всегда тебе мешали! Если хотела уйти, уходила бы от меня, а не от ребенка.

Они перекрикивались через мою голову. Я сидела, глядя на защелку откидного столика.

– Я же нашла лекар…

– Знаешь где я видел это лекарство?

И тут, в подрагивающем салоне самолета на высоте десять тысяч метров, под нарастающую перепалку родителей, после дня погонь, слежки и шифровок, я соскочила с плота и обрела твердую землю под ногами. И сказала негромко и ужасающе спокойно:

– А знаете что? – Родители мгновенно замолчали. – Хватит думать только о себе, поняли?

– Э-э-э… поняли.

– Вы хоть представляете, что вы мне устроили?

Родители молчали.

– Носитесь со своими лекарствами, пропажами и отношениями! И вообще! Идите… идите…

– Куда? – медленно спросил папа.

Под ошарашенные взгляды попутчиков я схватила рисунок, рюкзак и зачем-то – памятку безопасности, подскочила с кресла, дошла до туалета и что было сил хлопнула тонкой пластмассовой дверью. Внутри отдышалась, закрыла крышку унитаза, села сверху и достала рисунок и карандаш.

На рисунке три наших сиденья были свободными. Сначала на среднем сиденье я нарисовала непохожую, но узнаваемую себя: девушка лет восемнадцати, прядки обрамляют лицо, рисует, чуть улыбаясь. По обеим сторонам от нее я нарисовала овалы, немного заострила их. Точки-глаза, плавники вдоль всего тела. Папе – небрежно расстегнутый воротник рубашки-поло, маме – косую челку. Я мусолила детали, пока не протерла в бумаге дыру и пока пилот не объявил, что мы приступаем к снижению. Загорелся значок «Пройдите на свое место».

Я вышла из туалета и под любопытные взгляды пассажиров села между родителями. Они смотрели на мой рисунок.

– Что это такое? – спросил папа. Он ткнул пальцем в антропоморфных существ на сидениях по обе стороны от меня.

– Кистеперые рыбы, – ответила за меня мама.

– Что? – папа не расслышал ее из-за гула двигателей.

Мама наклонилась над моей головой, и я поняла, что она улыбается:

– Это кистеперые рыбы.

И когда в иллюминаторах показалось море, не воображаемое, холодное и населенное чудовищами, а настоящее, дружелюбное, ярко-синее, я подумала, что, наверное, когда-нибудь смогу понять ее трехлетнее отсутствие и его трехлетнее отчуждение. Смогу принять ее одержимость и его замкнутость. Когда-нибудь, но не прямо сейчас.

А сейчас – идеального хеппи-энда у нас не получилось, но кто сказал, что это конец истории? Может, только начало. По крайней мере, начало наших итальянских каникул. Я закрыла глаза, и в тот самый момент шасси самолета ударилось о посадочную полосу в Катании.

«Мудрецы говорят, что спешат лишь глупцы, но я не могу в тебя не влюбиться» (англ.) – строки из песни Элвиса Пресли «Can't Help Falling In Love».

Ты идеальна (англ.).

Вы не могли бы повторить по-английски? (англ.)

Не курить (англ.).