Евгения Овчинникова - Иди и возвращайся

Он выпил остатки кваса из граненого стакана и помахал им официантке, чтобы она подлила еще, уже не заботясь о том, что нас услышат.

– Они разрабатывали новое лекарство от туберкулеза. Более эффективное, чем все, которыми лечат сейчас. К которому бактерия туберкулеза нерезистентна. То есть…

– Я знаю, что такое резистентность.

– У них были хорошие показатели, была подана заявка на патент. Было множество статей в научных журналах. Потом результаты клинических испытаний показали, что лекарство, хоть и помогает, дает побочные эффекты, которые сложно отследить. Что было дальше, я не знаю. Скорее всего, мама и Алексей настаивали на перепроверке. Но все было готово для запуска лекарства в оборот. Инвесторы уже выделили огромные деньги на продвижение на рынок. И, если бы они начали исследования заново, это продлилось бы еще года два-три.

Появилась официантка и подлила в наши стаканы кваса.

– Она почти ничего не рассказывала мне. Все, что я знаю, – из документов следствия, из отрывочных слухов. Кто-то рассказал что-то на словах, взяв с меня обещание молчать. Доказать ничего нельзя.

Он отпил из стакана.

– Она пыталась встретиться с мной первый год. Потом еще пару раз. Потом замолчала. Года через два все сошло на нет.

– Как?

– Так же, как с тобой: посылала загадки, ответ на которые знал только я.

– Вы не встретились?

– Нет. Каждый раз происходило что-то, что нам мешало. Они тогда уже следили за каждым моим шагом. Жучок был даже в твоем телефоне.

Я кивнула и спросила уже без надежды:

– Ты видел ее? Хоть раз за три года?

Папа отрицательно покачал головой.

– И ты подумал…

– Что они нашли ее.

– Но если они нашли ее, зачем присылать сообщения?

– Может быть, не нашли, – ответил папа. – А может, узнали, что нашли Алексея, и решили перепроверить, знаем ли мы что-то конкретное.

– Или это действительно она? Зачем она шлет сообщения и не приходит?

– Я уже не понимаю. Но я не стал бы надеяться. Слишком много времени прошло.

Все было слишком неправдоподобно. Это могло случаться в кино или в детективах, но не со мной, обычным подростком, не с папой, обычным программистом. Нас окружали обычные люди и обычные вещи. Мы ходили в школу, на работу и варили кофе на завтрак. Мыли посуду, зависали в соцсетях, срезали этикетки с новых носков. Даже зная, что это на самом деле так, я не могла поверить, что на старом раздолбанном смартфоне папы зачем-то установили прослушивающее устройство. Никогда бы не подумала, что вот тут, на моем письменном столе, заваленном бумагами и книгами, кто-то прицепил жучок.

Перекидываясь вопросами и ответами, мы поужинали.

Часа в два ночи, уже лежа в кровати, я впервые посмотрела на экран телефона и увидела пропущенные звонки от Вани.

– Прости, у меня сейчас нет времени, – прошептала я перед тем, как уснуть.

Парад Победы. Мы никогда его не пропускали, он начинался практически у нашего дома. В этом году утром проехали колонны с ветеранами, а в три должен был пройти «Бессмертный полк».

Мы с папой так и не смогли разгадать послание и решили встать на небольшом расстоянии друг от друга и действовать по ситуации.

Наконец-то не нужно было врать папе, что я иду на этюды или что весь день проведу у близнецов. Он тоже был рад. Хотя теперь мы с ним почти не говорили.

За утро мы не произнесли ни слова, кроме «привет», «будешь кофе?» и «да». Зато переписка в блокноте на пружинках перевалила за десять листов.

«Возьми зонт, обещали дождь», – писал папа.

«Об этом можно сказать вслух», – отвечала я, и папа показательно охал.

«Клочков будет рядом, присмотрит за нами».

«Ты все ему рассказал?»

– Да, – вслух ответил папа.

Когда я обувалась в прихожей, позвонила Настя:

– Слушай, хочешь с нами в «Бессмертный полк»? Папсмамой сказали тебя позвать, чтобы не было скучно. Но будет скучно и с тобой, – заявила она. Если бы я не знала ее, то подумала бы, что она не хочет меня звать.

– Нет, я буду смотреть на вас со стороны «Стокманна». Помашите, когда будете проходить.

– Это ты правильно. Я в прошлом году чуть не умерла – целый час тащиться до Дворцовой. Знаешь, какой этот полк медленный! – болтала она.

– Гвозд и ки взяли?

– Конечно! Еще все обвешались ленточками и починили портреты предков.

Я рассмеялась. Ее манера говорить обо всем с издевкой иногда раздражала, а иногда смешила.

Оба их прадеда воевали в пехоте. Фотографии с именами и местом службы, аккуратно приклеенные к палочке, стояли в гардеробном шкафу в прихожей, и каждый год их доставали и подклеивали. Утром девятого мая к ним приходили бабушки и дедушки. Однажды я застала их сборы на парад – они суетились, повязывая ленты правильным бантиком, причесывались, прихорашивались и долго обсуждали, нужно ли надевать куртки или будет достаточно кофт, а потом решали, сколько зонтиков взять на всех, чтобы и лишнего не таскать, и не промокнуть, если дождь все-таки пойдет.

– Если начнется дождь, можно вернуться домой, – сказала я и осеклась от восьми пар глаз, уставившихся на меня. Действительно, как можно о таком подумать.

Сегодня, забравшись на ступеньки «Стокманна», я ждала первой колонны и наблюдала, как красиво ветер несет морось. Некоторые зрители уже раскрыли зонтики, некоторые еще сомневались, поднимали лица к небу. Я вытянула ладонь – на нее дунуло влажной прохладой.

Посмотрела вправо – папа стоял у входа в универмаг, на ступеньках под козырьком. Он раскрыл зонт и смотрел на меня. Слева, на перекрестке с Восстания, Клочков надевал капюшон непромокаемой куртки. Недалеко от него – двое его коллег, смеявшихся надо мной тогда, в управлении.

Сначала неразборчиво заклокотали, а потом громко и чисто запели колонки у светофора. Зрители на тротуарах подтянулись ближе к краю, к столбикам с цепями. Раскрывались зонты. Я снова поискала глазами папу – он увидел меня и помахал рукой.

«Хррр…есело весело весело / хрррр…илая сегодня нос повесила… / Мы выпьем раз и выпьем два / За наши славные дела, / Но так, чтоб завтра не болела голова».

Со стороны площади двигалась колонна шириной во весь Невский с транспарантом, закрывавшим первый ряд от груди до ног: «Ленинградский фронт». Шагали неторопливо, улыбаясь и махая руками зрителям. Зрители махали в ответ. Колонна поравнялась со мной. Я смотрела во все глаза, стараясь ничего не упустить. Плотная колонна людей с черно-белыми портретами. Прически волнами, фото вполоборота, ретушь, накладные воротнички, гимнастерки, пилотки и каски. Фотографии покачивались над головами. Выше них были только дети, сидевшие на плечах отцов. В руках почти у всех были гвоздики.