Евгения Овчинникова - Иди и возвращайся

Я дошла до перекрестка, огляделась в поисках черного зонта. Улицы утром дождливого дня были сплошь в зонтах.

«Нина, ты забронила билеты?» – спрашивала меня в общем чате Настя.

«Да», – ответила я и, закрыв мессенджер, увидела значок программы отслеживания. Как же я могла забыть, что у нас на телефонах стоит взаимное отслеживание. И даже это мне показалось сейчас подозрительным.

Открыла, с третьей попытки ввела правильный пароль. Значок папиного телефона висел на соседней улице и медленно двигался в сторону Невского. Сверяясь с программой, я догнала его и осторожно шла следом, чувствуя себя глупее с каждой минутой, потому что папа в самом деле шел в свой офис.

На перекрестке Невского и набережной Фонтанки он вошел в один из особняков, и я увидела через стеклянные двери, как он прикладывает карточку пропуска к турникету, а потом заходит в лифт.

От переживаний и дождя меня немного трясло. Я вошла следом и присела на кожаный диван за низким столиком. Осмотрелась. Несколько внушительных кадок с цветами, хорошенькая девушка-администратор, охранник уткнулся в смартфон. Я достала альбом и хотела нарисовать его, но тут раздались восторженные вопли.

– Нинок!

– Нинусечка!

– Нинусенция!

– Ниновадзе!

– Нининимимими!

Передо мной стояли два программиста из папиного отдела, которых коллеги за глаза называли Тимон и Пумба. Они говорили очень быстро, но строго по очереди.

– Че в гости не заходишь?

– Забыла старых друзей?

– Ты заходи.

– Мы ждем.

Они уселись рядом и не давали мне вставить ни слова.

– Будем биткоины майнить.

– Ка-дэ-е патчить.

– Генту перебирать.

– Контрибутить в дарквебе.

– Пилить стартап на блокчейне.

– Ага.

– Че не в школе?

– Все рисуешь?

– Дай посмотреть.

– Ой, мама.

– Страшные какие.

– Откуда только берутся.

Она на секунду замолчали, разглядывая рисунки, и я ответила:

– Я их вижу каждый…

Но Пумба уже закрыл альбом и отдал мне обратно. Они склонились над столиком и хитро улыбались:

– Ну давай, а то нам пора.

– Говори давай.

– Не буду!

– Надо.

Я поняла, что они не отстанут, и протянула:

– Не компили-и-и-ится.

В этот момент под их довольный смех из лифта вышел папа.

– Опять шутки шутите?

– Да ладно, мы ж не только шутки.

– Мы и полезному тоже научили.

– Только пусть приходит почаще.

– Ага.

– Мы еще научим.

Они дружно развернулись и направились к лифту.

– Хорошо, что зашла, – сказал папа, улыбаясь. – Быстро договорились. Поехали?

Мы доехали на такси минут за двадцать. У входа в Ботанический сад стояли два или три класса – первоклашки пришли на экскурсию. Пришлось ждать, пока касса освободится. Потом мимо безразличного изопода, мельком взглянувшего на наши билеты, мы быстро, чтобы оторваться от шумной толпы, прошли по парку и повернули по указателям к субтропикам.

Оранжереи. Тропический и субтропический маршруты. Последний раз я была тут с мамой и из всего разнообразия запомнила лишь азалии. Целый зал красных и розовых цветов, высаженных амфитеатром: ближе к зрителю низкие, дальше – выше. Все фотографировались. Мы попросили гида сфотографировать нас на телефон на фоне большого куста. На фотографии у меня были закрыты глаза, а мама вышла смазанной. Она с досадой удалила фото, когда увидела, что получилось.

Сегодня мы переходили из зала в зал – Средиземноморье, влажный тропический лес, Юго-Восточная Азия, – но азалий почему-то не было. Я начала подозревать, что придумала и кусты амфитеатром, и неудачное фото. Узкие тропинки, над которыми нависали кусты и пальмы, вели к симпатичным прудкам, обложенным обросшими мхом камнями. Тут и там восседали важные толстые кошки.

– Ой, еще котик! – гомонила малышня, которая все-таки нас нагнала. Они останавливались и фотографировали каждого кота, которого встречали на пути.

– Котики на службе Ботанического сада, – наставительно говорила гид, – делают свою работу – ловят мышей, чтобы они не повредили ценные виды.

Мы прошли дальше и оказались в апельсиново-лимонной рощице. Тут, кроме нас, никого не было, и я решилась задать свой вопрос.

– Папа.

– Что? – спросил он, разглядывая мандариновое дерево.

– Вчера у Вадима Петровича я слышала, что тебя подозревали, когда мама исчезла.

Я ожидала, что он обидится, возмутится, но он ответил:

– Да, конечно. Проверяли тогда всех. Это обычные процедуры, когда есть подозрение, что пропавший человек, – он запнулся, – погиб. Проверяли меня, всех маминых коллег и друзей.

Мы вошли в следующий зал – Средиземноморье. Нас встретили несколько суховатых оливковых деревьев и акация, вся усыпанная цветами.

– Меня проверяли больше всех, муж в таких делах – первый подозреваемый, – папа недобро улыбнулся, глядя в земляной пол.

Я хотела спросить про его алиби, но дорогу нам преградила гид, которой очень хотелось поговорить.

– Здравствуйте. Добро пожаловать в Средиземноморье. Обратите внимание вот на это дерево, – она повела указкой прямо перед собой. Мы обратили. – Это мелкоплодный земляничник, дерево семейства вересковых, в народе называемое бесстыдницей. Присмотритесь внимательно, и вы заметите, что у дерева нет коры, отсюда и название.

Мы присмотрелись и заметили.

– Каждый год в разгар лета бесстыдница сбрасывает старую кору, обнажая ствол. Таким экзотическим образом дерево делает возможным поглощение максимума света, что способствует его росту. Растение реликтовое, занесено в Красную книгу, – отчеканила она и отвернулась, давая понять, что мини-лекция окончена.

Мы захихикали и двинули дальше, мимо пробкового дуба, можжевельника и цветущих олеандров. Папа шел немного впереди. У следующего зала он остановился и указал на табличку с температурой:

– Посмотри-ка, везде десять-двенадцать выше нуля. Я думал, в тропиках теплее. Хорошо, что есть капюшон, – он потер красный нос.

– Вообще-то даже в пустыне ночами холодно, – заметила я.

– Да? Не знал, – ответил он и, прежде чем я успела задать вопрос, шагнул в следующий зал, японский.

Там были азалии. И толпа людей.

– Азалии, или рододендроны, представлены как в кустарниках, так и в деревьях. Произрастают повсеместно. Крайне популярны в домашнем садоводстве, – приветствовала нас гид.

Посетители ее не слушали – они фотографировали буйное рододендроновое цветение. Все было именно так, как я запомнила: от тропинки кусты ростом по колено поднимались выше ступеньками, в конце цветника кусты были метра три. Красные, розовые и белые цветы усеивали кусты так, что почти не было видно листьев. Щелкали фотоаппараты и телефоны, посетители искали выгодный ракурс.

Налюбовавшись и натолкавшись, мы прошли в последний крошечный зальчик, где цвел бамбук. Здесь было тихо и пусто.