Игорь Савельев - Ложь Гамлета

Она там, кажется, сидела за столом в другом углу и дула пиво. Он еще заметил, что перед ней два или даже три пустых бокала. Узбечки, которые здесь работали (в каких-то даже полукимоно), ночью тоже впадали в оцепенение и не убирали. Ну, пару раз он заметил, что она на него смотрит, в упор, не смущаясь. Но даже ничего не подумал. Пырился в телефон. Она подошла. Попросила зарядку. Сразу на «ты». Он сам заряжался, но уступил. Она принесла свое пиво и села рядом.

Кажется, за всё оцепенелое сидение в пустом зале, тянувшееся вечность, они не перебросились и двумя десятками слов. Но и напряжения, что вот, к тебе подсел неизвестно кто и неизвестно зачем, тоже не было: выключенность. Да. Это как в очереди к ветеринару, где кошки и собаки игнорируют друг друга: Олег однажды… О чем-то, конечно, заговаривали, но. Как вышло, что она пошла с ним и к нему, Олег не помнил. Хотя и был относительно трезв — ну, может, два пива выпил. Ей тоже очередное купил, как-то и не спрашивая. Как вообще вышло, что он, абсолютно трезвый, безо всякого, там, волнения, энтузиазма, или что там бывает, безразлично так (но и странно уверенно при этом — целенаправленно) — пошел трахать незнакомую пьяную деваху из кабака, — Олег и не понимал, и не помнил. Это была какая-то зомби-форма-жизни. Тульский электричкотрэш. Отключение всех систем, не затронувшее, впрочем… Вот странно: он спал по часу в сутки, а у него постоянно вставал и стоял, как каменный. Иногда сквозь дрему ему казалось, что он так и проехал час пятьдесят четыре с бессмысленным, бесчувственным, каким-то чисто техническим стояком. Он вел ее по темным дворам, а у него уже ломило джинсы, и было странно-постороннее знание, что всё сейчас будет, как отбойный молоток, хоть до утра.

Это же потустороннее отсутствие сыграло злую шутку — когда он, пошуровав в темноте в чужих шмотках (сам-то он гондонов не держал, но у холостого Юрца должны были быть), ничего не отыскав, ничего по этому поводу не подумал, а пошел к ней. (Она, как это ни смешно, действительно заряжалась, полураздевшись на диване и упершись взглядом в яркий экран.) Вообще ничего не подумал. С уверенностью постороннего убрал телефон, одной рукой задрал ее футболку и сжал грудь, другой пощупал — надо же, — а то по ее отрешенности-тоже можно было подумать, что она ничего не хочет, — хозяйски вошел. Но она оказалась такая тугая. И (или) как-то инстинктивно сжалась, так, что он вдруг ощутил ребра жесткости собственного члена. И понял — как оттаял, — как Кай, — что не «до утра». Вообще не до утра. Но все же — в ту ночь он был крут. Она кричала дважды, прежде чем он реально готов был вынуть и выложить ВЕЧНОСТЬ на ее животе.

Под утро он бредил, и неудивительно.

Серо рассветало, предметы в комнате набухали и теряли очертания, и он, проваливаясь в дрему, думал, что она уйдет, но она лежала рядом, от нее ментолово пахло его же гелем для душа, и она была странно чистая. Странно домашняя.

Утром оцепенение вернулось, но другое. Он не знал, как ее выкурить, попросить из дома, сам же будто посмеиваясь незнакомой киношной ситуации. Причем, всё более киношной, и человек, за которым он будто бы наблюдал со стороны, будто бы спускался все глубже в ад-карнавал. Ему надо было звонить жене в Барнаул. Он не стал суетиться и сочинять, а так и сказал. Газоза не смутилась, не разозлилась, а ушла на кухню и спокойно пила там чай с виски вместо бальзама, пока он в комнате, ежесекундно дергаясь, пытался разговаривать с Ариной по скайпу. Его нервы сдали уже через минуту, он выключил камеру, соврав, что что-то со связью, а остальное время боялся, что эта девица сейчас подаст голос.

Он дергался и после. Нашелся: «Позавтракаем?», — и пока она собиралась, нервничал все сильнее, как будто приходилось медлить на месте убийства над трупом. Они проделали обратный, но уже другой путь к метро, где в той же стекляшке… Правда, уже не в сушовне: рядом работала «Шоколадница». Там Газоза что-то назаказывала, он выпил два пустых американо подряд, с трудом удерживая себя здесь. К тому же, официантка явно ее знала, и кидала на Олега странные взгляды. Ощущение катастрофы разливалось в нем, и как бы быстро он ни бежал (а он оперативно смылся из кофейни, чмокнув Газозу в щеку, но тут же тайно, огородами, вернувшись домой, — а днем уехал в Тулу), — оно настигло-захлестнуло, сбило с ног, как ядерной волной.

Потом-то он хладнокровно посмеивался над собой, точнее, недоумевал: что это вообще было?.. Хронический недосып и перенапряжение оказались слишком серьезным испытанием, и, видимо, все, что он видел вокруг, в припыленной Туле, в ярких электричках, расстреливающих ночь, в какой-то мере было сном разума. Вроде, и похоже на реальность, на адекватность, а только тронь — и закачается, как озеро… На второй, на третий день его скручивала жесткая, до неадеквата, паранойя. Рассказал бы кто когда-нибудь, как его, взрослого мужика, будет всерьез колбасить от страха СПИДа, фобии, уверенности, что он заразился от уличной шлюхи, явной уличной шлюхи, просо краснокнижной, разрушил семью, разрушил свою жизнь.

Не то что бы в этой паранойе совсем не было рационального зерна. Что-то не то было с лимфоузлами слева в паху, плюс он обрел какой-то чужой интимный запах, от которого сходил с ума, как герой «Парфюмера», когда раздевался перед душем. Но ведь все это тоже могла быть психосоматика. Тем более, анализ в кожвендиспансере не выявил ничего. Другое дело, что этому разбомбленному, страшному заведению, пожалуй, нельзя было вполне доверять, — но до Москвы, как назло, стало не добраться: предвыборную гонку вдруг понесло, как лошадей. Работы утроилось, сон отменился совсем, и жесткий психоз выжить точно не помогал.

Может, дело было не только в недосыпе, а в самом переезде в Москву — в широком смысле. Типичная московская паранойя, — думал он много-много позже. Психической нормы, может, и не существует, а есть какая-то шаткая система тросиков, грузиков. Человека постоянно приводят в норму, незаметно подтягивают, одергивают — его родные, друзья, знакомые, окружение. Когда же человек перебирается в Москву — его высасывает в космос, в вакуум. Друзей нет, никого рядом нет, общения нет, а если с кем-то и есть, то не до того, надо заколачивать, как в шахте. И в этом безвоздушном пространстве нафантазируешь что угодно: некому тебя потихоньку корректировать, помаленьку вправлять мозги. Ну, рядом был Юрец, а что Юрец?.. На родине они даже не дружили. К тому же, Юрец был морализатор и вообще зануда страшный. К тому же, он был знаком с Ариной, что означало «сразу нет». В общем, это был не тот бро, к которому можно с: «Слушай, я так слажал, как думаешь, это реальная проблема?..»

На самом деле, единственное, в чем остро нуждался обезумевший от космоса Олег, это чтобы ему кто-нибудь сказал, хоть кто: «Да брось, это полная фигня. Вероятность, что прямо СПИД, маленькая, ну а остальное — лечится на раз-два, даже если что-то есть». И Олега бы сразу выключило. Но вместо этого, обезумев вконец, он при первой же возможности ринулся в Москву, в Ясенево, в сушовню, в кофейню, куда угодно, с неясно-маньяческой целью — разыскать. В нем уже работали животные инстинкты, вернее, ближе всего это было к правилу, когда-то почерпнутому из смешной стенгазеты в ветеринарке: если вас укусила собака, и вы не знаете, бешеная ли она, — следите за ней: умрет или нет. Олег животно уверился, что как только увидит Газозу, то сразу все поймет. Шлюха — не шлюха. Бояться — или нет. Жить — не жить.