Никита Немцев - Ни ума, ни фантазии

Снова молчанье, снова никакого обсуждения. И снова Гугль говорит:

— Капиталиссимо!

Спешно сажает Василия на диван и вызывает Асхата Асхатовича.

Тот — начинает декламировать заунывную пьесу про сосланных в Среднюю Азию чечен (хотя сам Асхат Асхатович, говорю, был иранец — вон, в ковёр замотанный ходит). Там в форме философских диалогов какие-то крестьяне за землепашеством рассуждают об империи, революции, народе, русской идентичности и великом предназначении России. Занавес падает, голос объявляет о начале сбора урожая. Проболтали они так, видимо, всё лето.

— Тоньше лезвия папиросы! — резюмировал Гугль.

Дальше — произведение Жени Волковой. Оно повествовало о походе главного героя на кухню. Изображалась его дума над пирожком: о жизни и смерти. Неожиданно он вспоминал детство, как он хитростью добывал поцелуй от матушки на ночь: притворялся больным, зная, что градусника дома нет и его будут целовать в лоб. Отдавшись этому воспоминанию, главный герой видит в нём потаённый смысл: он в самом деле был болен: он верил реальности, в то время как реальность — лишь попытка выманить поцелуй!.. Додумывается он таким образом до того, что пирожок не сто́ит того, чтоб быть съеденным, и уходит на работу не позавтракавши.

Гугль оценил:

— Забавнёхонько!

Постоял-так, постоял-он, а потом взглянул на меня:

— Ну, а теперь ты.

Делать нечего. Я скромно вытащил из заднего кармана джинсов несколько листков и, сбиваясь, зачитал рассказик про то, как один парень украл из института скамейку и ходил с ней по городу, — а люди на неё присаживались и рассказывали ему разные истории. Вот и всё.

— Нет-нет-нет, Тимофей! Так нельзя! У тебя слишком много намёков на то, что там есть смысл.

— Я знаю, да. Есть только намёки, а смысл — не очень.

— Не-е-ет! — Глаза Гугля были страшны. — Ты не то́ не понимаешь! Смысла быть не должно!

— Как это, не должно? Это ведь…

— Это литература, а не пирожки: нечего туда пихать всякое. — Гугль подмигнул. — Ну а с формой у тебя порядок. Ладно, насиделись.

Я ничего не понял: мне казалось, что это пирожки бессмысленны.

— А название-то у объединения есть? Называться можно? — спросил я.

— «Абвы́болда».

— Что?

— «Абвыболда», говорю. В названии тоже не должно быть смысла.

Дверь в квартиру захлопнулась.

Бессмысленность!.. Какое страшное слово…

Той же ночью я дождался, когда моя любимая уснёт, сел за ноутбук… И очень даже написал рассказик. Потом пьесу. Затем стишок. Да! Перестав бегать за смыслами, я набрал удивительную скорость бега пальцев!

На последующих собраниях мы читали ещё. Про человека, решившего всю жизнь целовать всё, что ему понравится и ни разу не повториться. Про радио, вещающее в будущее. Про грустного грузина-грузчика. Штуку, целиком состоявшую из такого вот диалога:

«— Я низок и смешон.

— Вообще-то у тебя нормальный рост».

Это было забавно: мы писали неплохо, и писали левой пяткой. Никакого труда — а вот, литературное объединеньице!..

Были вечера и другого толка, когда мы корпели над манифестом. Женя Волкова во время таких собраний обычно молча ходила под тревожную музыку и размахивала руками (сушила лак на ногтях).

Сходилась «Абвыболда» в том, что писатели только и делают, что доказывают читателю, будто то, что писатели видят, — существует, а того, что читатели видят, — не существует. Мы должны были доказать обратное. Когда же интерес к литературе пропадёт и люди предпочтут просто жить — писатели смогут заниматься своими делами.

Я пытался объяснить им, что это — дело состоявшееся. Люди уже теперь спасают кошек, а не Рембрандта. Но у «Абвыболды» были невнимательные уши…

Мы использовали чужие тексты, разнообразно варьируя их, в сносках к рассказу размещали другие рассказы, закручивали текст по кругу (отображая работу стиральной машинки), писывали стихотворения из одного слова — например:

Москва!

(Подразумевая, что читатель вспомнит Пушкина.) Чего только не творили, в общем. Главное — смысла поменьше, и — прелесть.

Вершиной нашей деятельности был «Рассказ на одной букве», которым в одно из утр порадовал Гугля Асхат Асхатович. Вот один пассаж из него:

«Ы ы Ыы, ыыыыы ыыыыыыы. Ыы! Ы ыыыыы ыыыыы. Ыыы ыы ыыыыы ыыыыы-ыыыы ыыыыыыы».

Что это означало, забыл уже и сам Асхат Асхатович.

Неспешным образом за полгода в нашей группе во «Вконтакте» набралось порядка тысячи подписчиков. Иногда нас комментировали, но всё в духе: «Улёт!», «Когда следующий?», «Заставляет задуматься». Мы решились, наконец, издать полновесный альманах.

Ещё полгода на подготовку издания. Ещё месяц на раскупку оного и появление рецензий. Давненько это началось, да… Мы сидели у Гугля, ели финики, пили вино и читали отзывы на альманах «Абвыболду́ны».

— Нет, ну что они себе позволяют! — бросил Василий Тёмный в ярости.

— Эк они! — Асхат Асхатович мотал головой.

— Какая низость! — Женя Волкова зло губы поджала.

— Беда!.. — Гугль положил руку на лоб.

Непонятно как, но критики умудрились найти в наших произведениях какой-то смысл. Так, переделка Булгаковского диалога рассматривалась как попытка воскресить классика и спросить, как ему современная литература. Эта же тема продолжалась, таким образом, в моём рассказе про филологов, воскрешающих Лермонтова, и уточняющих у него, почему там-то не стоит запятой. Этот рассказ был — оказывается! — исследованием культурной деформации великого писателя. Гвоздевидный «Рассказ на одной букве» Асхата Асхатовича — интерпретировали как глубокий анализ пустоты, а также категорий пустого и порожнего.

Даже название объединения разбирали по косточкам. Мол, «А» — это «Арзамас», «б» — это «бывший», «в» — собственно, «в», «ы» — это наша главная буква, на которую мы молимся (означает она либо пустоту, либо полноту, в зависимости от контекста; иногда играет роль соединительного союза), вторая «б» — «будущее», «о» — «ОБЭРИУ». Ну и так далее.

— Ох уж эти читатели! Везде-то смысл откопают! — ворчал Гугль.

Я же — радовался. Даже в ложном пирожке иной раз можно отыскать каплю вишнёвого варенья. Значит, есть ещё смысл! И искатели — тоже…

— Нет. Нужно их поразить, — говорил Гугль. — Напишем вещь! В соавторстве. Бессмысленную до совершенства! — Все его поддержали.

Я норовил бежать из Бессмысленного лагеря, но всё-таки остался. Я был не согласен, но мне до странности не хотелось бросать Гугля…

Трое суток мы провели за бумагами и ручками, изредка и по особому разрешению удаляясь на мытьё и обед. Про сон речи даже не шло!

Наконец из-под нашей пятёрки перьев что-то — вышло. Поистине бессмысленное, беспощадное, нескладное, бредовое, садовое. То, что надо, для возвращения «Абвыболде» репутации творцов истинной литературы.