Коллектив авторов - Посиделки на Дмитровке. Выпуск 7

Ульчи

Итак, взяв с собой только видеокамеру, вылетаю со своим напарником в Хабаровск на большом Ту-154. Летим долго. По мере продвижения на восток заснеженная страна становится все более гористой: под крылом самолета видны сопки, скалистые кряжи. Через несколько часов полета из серо-голубой дымки, сгустившейся над горизонтом, которого никак не догнать нашему быстрому самолету, появляются настоящие горы.

В Хабаровске, успев прогуляться по городу, садимся на другой, поменьше, но тоже турбореактивный Ту-134. В его салоне пусто. Мы в недоумении усаживаемся в кресла. Интересно, может быть там, за шторами, разделяющими салон на две части, все же есть пассажиры? Но кроме бортпроводницы, навестившей нас пару раз, мы так никого и не увидели. Замечаю, что белые подголовники на спинках кресел не совсем белые. Значит, народ все же пользуется этим рейсом. Недостаток пассажиров объяснялся просто: наш самолет совершал рейс местного значения в малонаселенном районе страны, над заснеженными ее просторами, которые кажутся бескрайними даже на окраине.

Если к географической карте приложить линейку, между Хабаровском и селом Булава не будет и пары сантиметров. На самом же деле лететь предстояло около полутора часов. С гордостью понимаешь, в какой огромной стране ты живешь.

Орлов бредит тиграми. Хотя отправились мы не к полосатым «уссурийцам», а на Медвежий праздник, он рассказывает о тиграх, подбирает наиболее шокирующие случаи с участием этих хищников. Меня впечатляет ужасающая история об одном геологе, присевшем под елкой, который был рассечен вдоль позвоночника на две половины одним махом когтистой лапы подкравшегося сзади тигра.

Мой спутник, кажется, задремал. Я же, поскольку до посадки еще есть время, решаю полистать собранную перед поездкой справочную информацию об ульчах. В ней говорится, что в древние времена Амур на языках тунгусских народов Приамурья называли Мангу, а ульчей — мангунами. Сам же народ называл себя нани, что означает на их языке «местные жители». А в 30-е годы прошлого века, когда решался вопрос о наименовании народов Севера на основе их самоназваний, для бывших мангунов, называвших себя нани, почему-то был принят этноним ульчи, хотя этому, возможно, и есть объяснение. А по их самоназванию — нани — были поименованы нанайцы.

Говорят ульчи на ульчском языке, который в те времена считался диалектом нанайского. Ульчский язык входит в группу тунгусо-маньчжурских языков, на которых также разговаривают эвенки (или тунгусы), эвены (или ламуты), негидальцы, орочи, удэгейцы и другие. Численность населения по переписи 1989 года составила около 3173 человек. Большинство проживает в нижнем течении Амура, в Ульчском районе Хабаровского края.

Что касается верований, то бывшие приверженцы шаманизма сегодня в основном — православные.

Предки ульчей были рыболовами и охотниками. Рыболовство заставляло их селиться по берегу основного русла Амура, чаще по правому, где проходили пути лососевых рыб. Некоторые ульчи группами ходили на Татарский пролив. Гарпунили нерпу, сивуча, тюленя. А на лося, оленя, медведя и пушного зверя охотились с помощью луков, давящих ловушек, самострелов и ружей. В ходу были собачьи нарты, лыжи. Носили ульчи традиционную одежду: халаты, покроя кимоно, что мужчины, что женщины, повседневную шили из простой ткани, а праздничную — из сплошь вышитой и украшенной аппликацией. Изготовлялась также одежда из рыбьей кожи. Мужчины носили юбки из нерпичьих шкур, охотничьи фартуки, простые и праздничные с орнаментом, куртки из лосиных шкур, меховые шапочки, надевавшиеся с тканевыми шлемами.

Ульчи жили семьями. Родов насчитывалось около тридцати. Семьи каждого рода собирались вместе на годовой праздник моления небу, на медвежьи праздники. И сегодня они в основном рыболовы, живущие вдоль испокон веков кормящей их огромной реки.

Доставщик суши

Наконец, самолет приземляется на крошечном таежном аэродроме, с единственной взлетно-посадочной полосой и одиноко стоящим небольшим зданием голубого цвета. Рядом с ним нас ожидал такого же цвета автобус. Водитель — молодой мужчина славянской внешности. Молча едем по снежному тракту, пробитому через лес. Ландшафт таежной Восточной Сибири совершенно не схож с привычным русским лесом. Растет здесь преимущественно лиственница, сбросившая на зиму все свои иголки.

Вскоре однообразный и скучноватый пейзаж сменяется другим. Мы въезжаем в пойму Амура, спящего под белоснежным зимним покрывалом. Слева на десятки километров простирается широченная, скованная льдом более чем на полгода река. Противоположный берег почти не виден. Можно разглядеть лишь пару каких-то жилищ или хозяйственных построек. Возможно, это зимующие рыбацкие баркасы. Сплошное белое безмолвие. Белая бесконечная тишина. Даже шум мотора не мешает ощутить эту тишину.

Вдруг вдалеке слышится лай собаки. А вот залаяла и другая, третья. Дорога, тянущаяся вдоль берега Мариинской протоки, приводит нас в село, расположившееся между рекой и довольно большой пологой сопкой. Древние ульчи назвали свое стойбище Булава в честь шаманского посоха, передававшегося из поколения в поколение.

В поселке шумно. Полным ходом идет подготовка к празднику. Наехали начальники разного калибра, корреспонденты, даже иностранцы, в том числе японцы, некстати закупившие у местной администрации монопольное право на видеосъемку события. О том, что снимать на видео запрещено, предупредил председатель сельского совета, который тут же попытался успокоить нас, сказав, что право на фотосъемку не закупил никто и фотографировать можно будет сколько угодно. А как же мой фильм? Пересечь несколько часовых поясов и уехать ни с чем? Это меня никак не устраивало. Я завидовал напарнику. Орлов, имевший на вооружении только фотоаппарат, был в полном порядке. Мысленно ругая японцев, я все же решил, что буду снимать. Конечно, юридически я был не прав. Но меня мучила вот какая мысль. Отснятые японцами кадры непременно уедут в Японию, окажутся в других странах, но, скорее всего, не попадут к ульчам никогда, к народу, к которому я приехал, чтобы снять о нем фильм и именно, как я полагал, для него, а не просто, чтобы ублажить депутата (Важную Даму) или свое начальство. Вероятно, это был именно тот не такой уж частый случай, когда доверенное тебе дело перестаешь воспринимать чьим-то поручением, а берешься за работу, словно это именно ты поставил перед собой такую задачу и ты сам будешь ее решать. За это предстояло побороться. Я верил, что мне повезет. В жизни часто приходится надеяться на удачу, наивно полагая, что она близка. Однако, как мне кажется, это меньший грех, чем то, когда ты, не попытавшись достичь цели, убеждаешь себя, что все твои усилия напрасны. В общем, я был готов к любому раскладу, но только не к такому, какой был уготовлен мне по возвращении из командировки. Чтобы пояснить это, мне придется забежать немного вперед.