Коллектив авторов - Посиделки на Дмитровке. Выпуск 7

А. К. А в Линаресе, своём последнем турнире, Каспаров проиграл Топалову в последнем туре, что, видимо, и подтолкнуло его принять решение уйти из шахмат.

Е. Г. Решение поставить точку в классических шахматах Каспаров принял ещё до супертурнира в Линаресе, а заключительная партия вообще не имела значения, так как Гарри уже обеспечил себе победу в турнире (и поэтому в ничейном эндшпиле с болгарским гроссмейстером Веселином Топаловым немного расслабился). Карпов не может скрыть своей нездоровой придирчивости: придумывает, как Каспарову тяжело было играть, тем самым стараясь принизить его фантастические результаты.

— Может ли Каспаров вернуться в шахматы?

А. К. Думаю, что нет. Время уходит. Он распустил свою команду, а если бы были планы возвращаться, такого бы не допустил.

Е. Г. Недавно Каспаров сыграл ностальгический матч с англичанином Найджелом Шортом и без всякой поддержки тренеров учинил над ним расправу: 8.5—3.5. Даже вынужден был извиниться перед давним соперником, что в дружеском поединке обошёлся с ним так не по-дружески. Сейчас с молодыми — Карлсеном, Каруаной, Накамурой — Гарри, возможно, и сложно было бы бороться, но уж Ананду, Крамнику и другим он никак не уступает. Жаль, конечно, что Каспаров так рано переключился на политику…

— Как спустя столько лет вы оцениваете свои матчи с Каспаровым?

А. К. Слава Богу, что жив остался! Травля же была жуткая совершенно! Алиев, Яковлев, мерзавцы эти… Это даже у Каспарова в мемуарах проходит: «крёстные отцы». Но они не просто «крёстные отцы» его, а мои злостные враги. Устроили тогда травлю — через телевидение, газеты. Они с Каспаровым по жизненным принципам сошлись — достижение цели любой ценой. А цель была такая: чтобы Каспаров стал чемпионом, помимо того, чтобы помочь ему, надо навредить Карпову. Эта линия чётко проводилась.

Е. Г. «Мерзавец» (согласно Карпову) Гейдар Алиев был ярким человеком и популярным политиком в СССР и Азербайджане. Само собой, он поддерживал бакинца Каспарова.

А. К. Мало кто знает, что у Каспарова в пору наших матчей был неограниченный бюджет — на оплату тренеров, проведение сборов и т. п.

Е. Г. Ничего не знаю про разные бюджеты, но хорошо известно, что на Карпова в его борьбе с «шахматным злодеем» Виктором Корчным по указу сверху работала вся страна (неограниченный «людской бюджет»! ). Были привлечены все сильнейшие гроссмейстеры: Михаил Таль, Тигран Петросян, Ефим Геллер, Лев Полугаевский и другие. Считалось, что помощь Карпову, передача ему собственных дебютных идей — это патриотический долг каждого советского шахматиста.

Что касается «мерзавца » (согласно Карпову) Александра Николаевича Яковлева, архитектора перестройки, то не без его активной поддержки освободился из ссылки Андрей Сахаров, вернулись на родину Александр Солженицын, Василий Аксёнов, Владимир Войнович, Мстислав Ростропович и Галина Вишневская и многие-многие другие. За одно это Яковлеву следовало бы поставить памятник. Кстати, и место подходящее пока еще для него есть — там, где раньше красовался Дзержинский, так сказать, для противопоставления: Феликс Эдмундович расстреливал невинных людей, а Александр Николаевич возвращал в строй жертв людоедской системы.

По поводу шахмат. В борьбе двух «К» власти всегда были на стороне Карпова, «своего» человека, а Каспаров для них был чужим по разным причинам. Когда в их первом поединке, проигрывая 0—5, Гарри трижды взял верх (счет стал 3:5) и, скорее всего, выиграл бы ещё три партии (матч шел до шести побед, ничьи не в счет), врачи, занимающиеся здоровьем Карпова, беседуя со мной, откровенно признавались, что Карпов находился в нокдауне, в полной прострации и не в состоянии выиграть больше ни одной партии. В высоких кабинетах перепугались не на шутку и сделали всё, чтобы остановить матч. Карпов, как известно, охотно подписал соответствующий документ, Каспаров ставить подпись отказался. А перед вторым поединком обсуждался вопрос о дисквалификации Каспарова. Вот тут-то и вмешался Александр Яковлев, сказал своё веское слово. Так кто же «мерзавец»? Надеюсь, читатели сами разберутся…

Под дланью Святого Марка

Крылатый лев, символ Святого Марка — оберег Венеции. Львиная лапа царственно возложена на раскрытом фолианте: на его скрижалях — латинское приветствие: «Мир тебе, Марк, мой Евангелист». Правда, на боевых флагах и штандартах венецианцев мощная лапа вовсе не мирно сжимала разящий меч.

Красно-желтые флаги с изображением мифического зверя реют здесь повсюду. Крылатые львы разлетелись по свету: на Крит, в Далмацию, нынешнюю Черногорию, на Кипр. Везде, где царствовала Венеция, в ее обширные владения…

Она по-прежнему владеет миром: на ее узких улочках тесно от китайцев, индусов, африканцев, русских и японцев.

Город, обрученный с морем. Каналы подобны магистралям в часы пик — вода рябит от черно-золотых изящных гондол. Гондольер — одна из старых и самых уважаемых венецианских профессий. Не только веслом искусно орудует гондольер. Легкий толчок ногой от каменной стены палаццо — изящное неприметное движение, особый профессиональный изыск… Ночные гондолы, качающиеся у верфи на привязи, всплескивают как большие сонные рыбины.

Каналы — кровеносная система Венеции, а ее сердце — площадь Святого Марка — пульсирует в такт набатных ударов, что отбивают бронзовые мавры по колоколу, водруженному на часовой башне. Вот уже седьмое столетие…

Фёдор Достоевский был так поражен великолепием площади Святого Марка, что, по его словам, «не сходил с нее четыре дня».

Титул богатейшей столицы мира, дарованный ей в 1420-м, Венеция, эта легкомысленная красавица, будто веер случайно обронила в воды Гранд-канала. Но оставила за собой иной — самого загадочного и романтического города на земле. Сколько поэтов минувших эпох слагали баркаролы в ее честь!

Венеция всегда в маске. Словно капризная дама она постоянно меняет их, не желая быть узнанной. Явное кокетство! Ведь подобно Коломбине, актрисе из комедии дель арте (комедии импровизаций), она предпочитает украшенную золотом, драгоценными камнями и страусовыми перьями полумаску, лишь оттенявшую ее прекрасные черты.

Тициан, Тьеполо, Каналетто, Гарди — всего лишь пажи Прекрасной Дамы Венеции. Или кавалеры, поддерживающие ее, точно парящую над землей на своих неимоверно высоких туфельках-платформах.

Венеция под покровительством муз. Да и сама она обратилась в музу — рыжеволосую красавицу в темно-синем бархатном платье, что царственно взирает с полотен и фресок парадного зала Дворца дожей.