Татьяна Архипова - Суздаль. Это моя земля

Она копия меня, на десять лет моложе, ей двадцать, умеет делать только ризотто — по рецепту из интернета. Мы начинаем общаться — сначала обмениваемся рецептами, потом советуем друг другу рестораны, потом она пишет мне пьяная и жалуется на него. Она простая, наивная, не дура, просто возраст такой. Мы встречаемся, она ведет меня в свой любимый бар на Ленина, в Гостином дворе. Я рассматриваю её украдкой, смотрю на обувь на шпильке, ноги в лосинах под кожу, маникюр яркий, она рассматривает меня, спрашивает, где я красила волосы. Дома, говорю, у себя. Четыреста рублей упаковка краски. Она говорит: «Тебе надо этим зарабатывать». «Да ладно, — говорю я, — у меня два высших с красным дипломом, я буду самым образованной парикмахершей в области». «Знаешь, сколько они зашибают, — говорит она, — зря смеешься, ты вон на своей работе зависла, тебя не повышают, а деньги каждый день гребут лопатой и наличкой». Я спрашиваю: «Это Даниил тебе сказал, что меня не повышают? Вы что, обсуждаете меня?»

Мы переходим на крик, мы ведь уже успели выпить — она кричит, что она студентка, и ей нужен защитник и муж, а мужчины не хотят брать ответственность, я кричу, что обсуждать людей за спиной низко, я пашу уже пять лет, и никто не ценит, когда перерабатываю, даже премий не платят нормальных. Она кричит, что из-за своих принципов и упрямства я теряю всё — мужиков, премии, повышения. Я хочу уйти, но бармены все куда-то делись, а у меня есть только карта. Остаюсь, сижу, жду. Она успокаивается, вытирает слёзы. Подливает своё вино в мой пустой бокал и предлагает выпить за мир. Я говорю ей: «Слушай, по-дружески тебя предупреждаю, хоть мы и не подруги, беги от него. Я ушла с ребенком не просто так, с детьми вообще от нормальных мужиков не уходят, чтобы ты знала». Она говорит: «Он мне сказал, что просто любовь закончилась, и вы оба это поняли, с одиннадцатого класса вместе, расстались мирно, он до сих пор у тебя ужинает».

«У меня ребенка из школы некому забрать, — звоню и говорю я ей, — ты же похожа на меня, скажи, что ты моя младшая сестра, учительница поверит, а сына я предупрежу. Ты в чём будешь одета? Нет, давай поскромнее, у нас православный лицей, у тебя есть что-нибудь кроме розовой искусственной шубы? Ладно, надевай, а я тебе отдам что-нибудь дома, она же холодная небось, ну как ты собираешься в ней всю зиму проходить. Нет, он не покупал мне шуб, я сама себе всё покупала».

«На, держи, — вручаю я ей чёрный зимний пуховик, — главное, чтобы попу прикрывал, шею и грудь, чтобы не задувало, он до минус тридцати. Это сейчас тебе всё пофигу, а потом — болезни, воспаления лёгких и прочего — машу рукой неопределённо. Давай, бери, это плата за молчание, не говори никому, что я ничего не успеваю».

Она говорит: «Слушай, а нормально, что у Даниила в волосах уже седина, и животик какой-то намечается?» Я смеюсь и говорю: «Ты мужчин после тридцати видела вообще? Да на половину без слёз не взглянешь, животы, щёки обвислые, отёчные, пиво, футбол по телевизору, компьютерные игры по выходным. Нам ещё повезло, что он спортом занимается, бегает, зимой на лыжах, летом на байдарках, пьёт какие-то витамины, протеины, у нас ещё вполне ухоженный мужчина. Ну, у тебя, — поправляюсь я, — если нужен мальчик, искала бы актёра там на съёмочной площадке или в театре, я не знаю, сокурсника в твоём ярославском театральном».

«Актёры все психованные, — говорит она, — и все изменяют, поверь мне, у них если нет химии с партнершей, то всё — спектакль провальный, сцена не получится. Думаешь, почему все женятся друг на друге — во-первых, он тебя поймет, когда у тебя съёмки два месяца в экспедиции, а во-вторых, потому что больше не на ком, ни с кем не успеваешь познакомиться. А я с твоим, ну, с моим, в смысле, случайно познакомилась, на заправке, меня подвозили после смены, я вся такая красивая была, не смыла ещё грим, а тут на он бэхе икс пятой».

«А когда это было, — спрашиваю, — а, мы в тот день бумаги о разводе подписывали, он уже переехал, поехал к себе в квартиру, так непривычно было одной, у меня машина сломалась в тот вечер, пришлось эвакуатор вызывать, а телефона даже нет, спрашивала у каких-то мужиков. Стояла там и ревела после дороги». «Прости, — говорит она и обнимает меня, — прости, я не знала».

«Это безумная идея, — звонит и говорит она, — но мой предлагает пойти нам всем в поход, вчетвером, с маленьким Данькой» (да, у моего бывшего мужа мания величия, он назвал сына так же, как и себя). Подруги спрашивают меня: «Ты что, мать, с ума сошла, дружишь с нынешней своего бывшего? Я говорю: «Это вы застряли в совке со своим мышлением, а я современная женщина, демократия, толерантность, терпимость. Не только к геям и африканцам же, к бывшим тоже». Они ржут, пьяные, у меня на кухне: «Вы ещё втроем начните жить, будет очень по-европейски. А что — ты работаешь, она готовит и смотрит за ребенком, муж занимается чем хочет. Гарем, красота». Я отмахиваюсь.

Она приходит ко мне ночью, зарёванная, с чемоданом. Говорит: «Я ушла от него, а комнату нигде не снять, всё забито туристами. Можно я переночую у тебя? Потом в отель устроюсь, администратором поработаю, договорюсь, поживу на работе. А потом может в Нижний уеду, меня туда в театр драмы когда-то звали». Мне её жалко, и я впускаю, говорю: «Ночуй, это как-то не по-христиански, оставлять тебя на улице». Утром она говорит: «Иди на работу спокойно, я отведу ребёнка в школу, заберу, приготовлю обед пока. Мне же надо как-то тебя отблагодарить». Спит на диване в гостиной, остается на неделю — это удобно, когда дома есть кто-то, электрик до нас наконец доходит, чинит верхнюю люстру, водопроводчик чинит трубу под ванной, у сына уроки сделаны, спортивная форма постирана (даже выглажена, я никогда так не стараюсь).

«Какая же она… какая… — всхлипываю я, — полгода отработала секретаршей у шефа, и зарплата больше моей, а я шестой год пашу как проклятая по вечерам и выходным, в отпуск не хожу, у меня праздники новогодние в последний раз в студенчестве были, ну как же так… за что меня так!» Она успокаивает меня, гладит по голове, как ребёнка, говорит, что её на кастингах в Москве тоже обходят, не утверждают, даже когда утверждают, могут в последний момент отозвать вызов на съёмки, сказать — у режиссёра есть муза, она согласилась в последний момент, ты же всё понимаешь. Сегодня ты, завтра — она, потом наоборот. «Наоборот никогда не происходит, — говорю я, — никогда не произойдёт, пока ты будешь терпеть».

«Я всегда хотела завести собаку, — говорит она, — но мама была против, потом театральное общежитие, Даниила уговаривала хотя бы на хомяка, он был не согласен». «Давай заведём собаку, — говорю я, — в конце концов, ребёнку нужно о ком-то научиться заботиться и брать ответственность. У меня подруга разводит, завтра позвоню ей».