Дмитрий Иванов - Шлюха. Примадонна. Банкирша. Книга 3

— Присаживайтесь, — виновато улыбнулась Нина Никаноровна. — Только, уж извините, угостить вас нечем.

— Ничего. Я сыт.

— Ну что Паша? Как он там? Не голодает?

— Я от него письмо привез, — сказал кавказец, вынимая из кармана кожаного пиджака мятый замусоленный листок.

Нина Никаноровна не обратила внимания на странный вид письма и стала жадно вглядываться в криво написанные строчки.

Кавказец из-под полуопущенных век следил за ней.

Письмецо было коротеньким, но Нина Никаноровна никак не могла вникнуть в его смысл.

— Что-то не пойму, — сказала она с неуверенной улыбкой. — Его там арестовали, что ли?

— Не арестовали, а в плен взяли, — спокойно пояснил кавказец. — В заложники.

— Господи! Кто?…

Кавказец многозначительно поднял глаза к потолку, и Нина Никаноровна с ужасом поняла, что он как раз из тех, кто взял мужа в плен.

— За что? — вырвалось у нее. — Он же туда строить, а не воевать поехал.

— Нам без разницы, — пожал плечами кавказец. — Ты последнюю строчку прочла?

— Прочла…

— Что тебя муж просит? Чтобы ты меня слушалась. Иначе мужа потеряешь. Вот, посмотри.

Кавказец сунул ей под нос снимок, сделанный «Полароидом».

Нина Никаноровна едва сдержала крик. На фотографии был Павел — худющий, заросший, с затравленным взглядом. Но самое главное — к его виску чья-то рука приставила дуло пистолета.

— Шутка, думаешь? — сказал кавказец. — После таких шуток ногами вперед выносят.

Это добило Нину Никаноровну окончательно. С трудом сдерживая слезы, она спросила тусклым голосом:

— Что же теперь?… Что я должна сделать?…

— Выкупить надо мужа, — сказал кавказец словно о чем-то обыкновенном. — Деньги доставай.

— Сколько надо?

— Я думаю, пятьдесят тысяч хватит.

— Гривен?

— Зачем гривен? Долларов.

— Да вы что, смеетесь? Где я вам доллары возьму? Да еще столько. В доме куска хлеба нет.

— Не знаю. Не мои проблемы, — ответил кавказец, равнодушно глядя в сторону. — Твой муж, не мой.

— Но как же это? — торопливо заговорила Нина Никаноровна. — Вы же должны понимать, кто может заплатить, а кто нет.

— Квартиру продай, — посоветовал кавказец.

— Да кто на нашу халупу позарится? И сколько за нее дадут? А мне с детьми куда? На улицу? Миленький, отпустите его так, а? У нас же с Пашей трое детей! Отпустите!..

Нина Никаноровна бухнулась на колени и поползла к страшному гостю с протянутыми руками. Тот брезгливо отстранился.

— Слушай, встань, а? — сказал он раздраженно. — Я ничего не решаю. Меня только передать попросили.

Кавказец соврал. Он упрямо гнул свою линию и, когда убедился в том, что обезумевшая от горя женщина готова на все ради спасения любимого мужа, сказал как бы нехотя:

— Ладно, ладно. Так и быть, есть один вариант. Но ты на него вряд ли согласишься.

— Согласна, согласна! — не думая воскликнула Нина Никаноровна. — Я для Паши на все согласна!

— Смотри! — угрожающе сказал кавказец. — Я тебя за язык не тянул. Теперь, если откажешься, сама башку потеряешь!

С этими словами он аккуратно достал из своего чемоданчика-дипломата большую коробку конфет и положил ее на стол.

— Вот такой сувенир надо в Москву отвезти.

— Кому?

— Я объясню. Согласна?

— Да конечно, господи! Отвезу в лучшем виде. Только мне билет купить не на что.

— На билет деньги получишь.

Вдруг Нина Никаноровна опомнилась. Что-то здесь было неладно. То за освобождение Павла требовали кучу долларов, а то просили о таком пустяке — конфеты в Москву отвезти. Да еще за чужой счет.

— А там правда конфеты? — с замирающим сердцем спросила Нина Никаноровна.

Кавказец ощерил золотые зубы.

— Догадливая! — сказал он, приоткрывая коробку.

И Нина Никаноровна увидела взрывное устройство.

Август 1999 года. Жанна

С Митей Иванцовым они не виделись и не созванивались давно. Даже с днем рождения перестали друг друга поздравлять.

Правда, совсем недавно Жанне пришлось к нему обратиться, но то был экстренный случай. Охлаждение в их отношениях произошло после того, как Жанна попросила Иванцова написать о ней воспоминания. Тот загорелся было, но скоро нужда в его мемуарах отпала, поскольку к Жанне стала возвращаться память, утраченная при взрыве. Митя ничего этого не знал и смертельно обиделся, когда Жанна сыграла отбой.

Обида в нем еще не угасла, и на звонок Жанны он отреагировал более чем сдержанно.

— Какие люди! — с иронией сказал Митя, сразу узнав ее голос. — Что опять с тобой стряслось?

— А просто так я уже не могу тебе позвонить? — спросила она.

— Наверно, можешь. Но вряд ли хочешь.

Митя, конечно, был прав, обидевшись на Жанну. И с этими чертовыми мемуарами получилось неловко, и потом она поступила по-свински, сначала вызвав Иванцова спасать похищенного Ванечку, а потом, когда и без Мити все кончилось благополучно, даже не перезвонив ему. Он сам до нее дозвонился и услышал довольно хамское: «Все хорошо. Извини. Потом поговорим». В тот момент Жанне, естественно, было не до Иванцова — но ему-то что до этого?

— Ладно тебе, Митя, — сказала она смущенно. — Ну виновата. Признаю. Но ты же знаешь, что у меня не все дома.

— Это еще мягко сказано, — ворчливо ответил он.

Жанна поняла, что прощена.

— Как ты там поживаешь? — спросила она. — Все пописываешь?

— Пописывают в сортире. А я пишу. Преимущественно в стол. Как и пишутся гениальные вещи.

— А среди твоих шедевров для кино ничего не завалялось?

— Вроде «Женщины, которая поет»? Лавры Пугачевой не дают покоя? Решила блеснуть на большом экране?

— Да нет, поздновато в сорок лет.

— А что же тогда? В режиссуру решила податься? Сейчас только ленивый кино не лудит.

— Отдохни, Иванцов! — взмолилась она. — Я для Тимура сценарий ищу.

— Вон как! Значит, мастер созрел для крупного полотна?

— Да вот, боюсь, не перезрел бы. Понимаешь, Митя, мой горный орел так на этом зациклился, что прямо усох весь.

— Так он же, наверно, не меньше чем на Канны нацелился. Или на «Оскара», — сказал Митя, помолчав. — Боюсь не соответствовать.

— Но у тебя что-то есть или нет?

— Пылится тут в столе одно странное сочинение…

— Так дай почитать. Вдруг это то что надо.

— А если нет? Лишний раз ранить самолюбие? Я с Лёкой посоветуюсь и тебе перезвоню.

— Лёка — это кто?

— Личная жена.

— Твоя?

— Да уж, ясное дело, не чужая. Или ты думаешь, что меня уж и полюбить нельзя?

— Какой вопрос! Я сама была в тебя влюблена когда-то.

— Ну? — весело удивился он. — Вот с этого места поподробней, пожалуйста.

— Все, Митенька, поезд ушел. Раньше надо было повнимательней быть. Может, я сама с твоей женой поговорю? Как, ты сказал, ее зовут?

— Лёка. Это по-домашнему. Вообще-то она Елена Васильевна.