Инна Фидянина-Зубкова - Сахалинские каторжанки

Хочу кинуть в похабника подушкой, но не могу. Дюже обидно за эти самые «ссыт, пердит…». Из последних сил кричу на него мамкиными словами:

— Не переноси с больной головы на здоровую! — а заканчиваю уже бабушкиной репликой. — Лучше бы грелку принёс, чем языком чесать!

Папа Ваня мощится и уходит. А через пять минут возвращается с кошкой Маруськой, обёрнутой в полотенце и укладывает её мне под бок:

— На, грейся, да смотри, не зарази животное, а то будете вместе ссать, пердеть кашлять и серить — мол, простудились босые!

Мой маленький кулачок высовывается из одеяла и хочет пригрозить отцу, но смягчив гнев на милость: «Что с него взять, дурака?» — всего лишь крутит пальцем у виска.

— Зубчиха, беги сюда!

— Зубчиха, уходи!

— Зубчиха!

Так кликали меня ребята во дворе. Очень обидно. Достало! Иду к матери:

— Отец у нас плохой, давай его поменяем.

— На кого, доню?

— На Петрова, Иванова, Васечкина… Не знаю!

— Так-так, что там у вас с отцом случилось, рассказывай давай.

— Ничего. Дети задолбали. Зубчиха я им. Как будто у меня имени нету! Ну давай хоть на твою девичью фамилию всей семьёй перейдём.

— На Горыню что ли? Хочешь чтоб тебя змеем Горынычем звали? Ты ещё в дочки к тёте Нине Каргаполовой попросись, будешь старой Каргой. Или к Бургановым, знаешь как их Ирку дразнят: Бур-бур-бур!

Горько хмыкаю и ухожу, бурча:

— Ну и родители мне достались! А друзья у них — и того хуже.

Во Мгачах каждый родитель называл свою дочку досей или пиздосей, а сына — малой. Обычным делом были такие внутрисемейные разговоры:

— Ты глянь, что эта пиздося натворила!

— А я малого с собой на рыбалку взял.

Но однажды мне надоело быть пиздосей, и я подошла к мамаше:

— Сколько ещё лет я у вас буду пиздосей?

— Рыбка ты моя золотая, — ответила та. — Всегда. Всегда ты будешь пиздосей. А чем старше, тем пиздосее.

Я отвернулась, мне уже объяснили во дворе, что слово «пиздося» состоит из двух слов: пиз… и дося (дочь). Очень обидно мне было такое узнать!

— И что, ты у своей матери тоже была пиздосей? — спросила я.

— Ну что ты, доню, меня на Брянщине растили, а поэтому называли очень ласково — чумичка.

— Что такое «чумичка»?

— Чумичка — это глупышка или замарашка. Хочешь быть чумичкой?

Я взвесила на чаше весов: чуму, пиз… и досю. Перевесили пиз… и дося.

— Ладно уж, называй меня пиздосей, — вздохнула я и пошла укладывать спать куклу Машу. — Спи, пиздося, засыпай, глазки крепко закрывай. Мам, а можно ты меня будешь «досей» называть почаще, а «пиздосей» пореже.

— Хорошо, моя досенька-пиздосенька!

У бабы Паши кот, ну, совсем неподъёмный! Еле-еле запихиваю его в авоську и тяну по двору. Бабка увидела, только сплюнула. Но моя мать не осталась столь равнодушна, она руки в боки и на меня:

— Ты что, засранка, удумала?

— В магазин иду.

— А до твоих мозгов ни капельки не доходит, что ты животину мучаешь?

— Чего ему будет?

Мать подумала и смягчилась:

— И правда, чего ему будет? А ты его в зоомагазин или сдашь в мясной отдел?

Я не поняв в чём разница, смело отвечаю:

— В мясной отдел!

— А не жалко котейку? Он же тебя вынянчил у деда печке, песни тебе маленькой пел, байки баил.

Пожимаю плечами:

— Да что ему будет то?

Мать, наконец, начинает соображать, что ей надо было поступить, как мудрая баба Паша: плюнуть и пойти дальше по своим делам.

Валентина Николаевна стоит кверху задом на капустной грядке. Я долго и внимательно вглядываюсь в капустные раскидистые листья с маленькими дульками только-только завязавшихся кочанов:

— Мам, а папа сказал, что вы меня в капусте нашли. Смешной! Ну сказал бы в корыте у свиньи, я б поверила. А капуста… где же там ребёнку уместиться? Ребёнок как разляжется, и капуста твоя поломается, вон она какая хрупкая!

Мать выпрямила спину и удивлённо посмотрела на дочь:

— Тьфу! А знаешь, сколько ты весила, когда мы тебя в капусте нашли?

— Скока? — я строго прищурилась.

— Кило семьсот! Все дети как дети, а ты была в два раза меньше их.

Фыркаю и иду в дом. Нахожу кошку Марыську и волоку её в огород.

— На, смотри что будет с твоей капустой, если полтора килограмма на капусту положить, — я с силой укладываю животное на капусту.

Ещё не успевший завязаться, драгоценный, выросший в почти северных условиях, кочан ломается. Мать ещё раз рапрямляется, переводит дыхание, считает до десяти и только потом начинает орать:

— Ах ты, засранка! Твоя кошара весила полтора килограмма год назад! А сейчас в ней не меньше трёх!

— Не меньше трёх, значит. А скока весит нормальный ребёнок?

Мать чуть ни плача:

— Не меньше трёх.

— Вот и не врите нормальным детям, что вы их в капусте нашли. А то повадились: Ирку в капусте нашли, Толика в капусте, Оксанку в капусте. Поняла? И так далее. Ишь, мы прям все капустные у вас! Хоть бери и щи из нас вари.

— Забирай листья, которые поломала и иди вари из них щи. И это…

— Чо?

— А вот как сваришь, так и поймёшь, что уварила именно ту капусту, в которой мы тебя нашли.

— Как это?

— Иди, иди!

Барак — одно или двухэтажное многоквартирное деревянное здание. Постройки могут иметь разную планировку: от общежитий до отдельных квартир. Моя семья долго жила в бараке, пока не переехала в частный дом — в дом барак. Объясняю. Люди настолько прониклись барачной жизнью, что даже свои частные дома повадились строить на двух-трёх хозяев. В таком домишке выросла и я: одна половина принадлежала моим родителям, а вторая моим дедушке с бабушкой. Дверей, соединяющих наши две половины не было, и чтобы прийти к старым Зубковым в гости, нужно обойти подворье кругом. Даже наши огороды имели глухой забор — наследство от старых хозяев. Кстати, этот забор очень сильно повлиял на психику деда Вавила — он прятался за ним от внуков. И гонял нас, если мы перелазили через забор и ели его крыжовник. Плохой дед, плохой! Но баба Паша другая, подобрее. Я всё время ходила к ней кушать пирожки. А Костик (мой кузин) тот ещё хитрец: покусает все пирожки в надежде, что я брезгливая и не буду их есть. Фиг тебе, я не брезгливая!

А ещё… У деда Зубкова такая же летняя кухня, как и у нас, но лучше — выше, с фундаментом, подвалом и деревянными ступеньками. Во дворе у деда есть колодец, а у нас нет. Мой отец за водой ходил к общественному колодцу или на колонку. Дед Вавила не давал вычерпывать свою воду до дна. И правильно делал. Молодые Зубки её прям «жрали» — моя мамка очень любила плескаться, стираться да всё отмывать.

Вот и пёрлась я каждый раз вслед за тятькой к общественному колодцу, а тот недалеко, надо лишь огород деда Зубкова обойти и одну дачу. А там колодец, поросший зелёным мхом, тропинка, овраг, кусты, деревца и заросли крапивы. Всё как в сказке! Именно тут Иван Вавилович любил рассказывать мне про всякую нечисть, а главным победителем бабы Яги, кикиморы и водяных выступал почему-то заяц. Нет, россказни отца не являлись сказками. Так, придумает что-то и трындит как бы ни о чём. А мне то хотелось продолжения, но продолжения нет. Не было даже действия, все истории состояли из пары фраз и заканчивались всегда одним и тем же: заяц прогонял нечистую силу в колодец. А ведь мы эту воду пили! Я пропилась этой водой насквозь, и теперь вся накопившаяся в ней нежить прыгает из меня и ложится в сказки.