Максим Смирнов - Карта памяти

Не можешь, не умеешь, не имеешь права быть адвокатом Господа. Да и за все ли Он в ответе?

Ты — всего лишь одна из миллионов душ, которым дали эту землю для жизни и радости. Но что мы все вместе с ней сделали?

Ты — всего лишь одно из миллионов тел в повозке Черного извозчика, которому отдали поводья этой планеты. И стоп-кран в ней не предусмотрен.

Ты — всего лишь одна из миллионов конвульсивно сжавшихся черных дыр, тихих до одури перед лицом смерти. Смерти, которая не бывает чья-то. Которая всегда — твоя.

Молчишь, потому что причастен. Ведь каждый причастен каждому. Все причастны всем.

В Кемерово, в Одессе, в Алеппо, в Нью-Йорке, в Счастье весна распускает кудрявые зеленые лозы. Выпускает в небо трепетных птиц. Сходит ноздреватый снег, и земля дышит под каждым шагом. Дышит за всех, кто сейчас затаил дыхание. До времени?

Не объяснить… Да и нужно ли все объяснять? Нельзя это. Невозможно. Но мы не перестаем. Не перестаем объяснять. Другим? Себе? Судорожно хватаемся за соломинку, извлекаем уроки, строим планы, устраиваем проверки, распинаем предателей, возносим героев…

Но твое молчание — золото, которым платишь с лихвой за то, что этим утром открыл глаза. Все остальное обесценено и обесчещено.

Не умирай в огне суда, который тебе не позволен. Останься на месте. Оглянись. Запомни. Цени. Суди только себя. Люби тех, кто рядом. Целуй тех, кто жив. Дыши. Делай, что может рука твоя. Иди дальше.

Ведь жизнь не перестает. Любовь не перестает.

Не перестает с такой силой, что однажды смерть отступит. Навсегда.

А пока молчи.

И, пожалуйста, живи.

Между нами всегда было мало теплых слов. Да и те — одни глаголы.

Бояться ее в детстве. Выключать ей телевизор, когда слышишь храп. Ходить к ней учить уроки после школы. Бегать к ней болтать с парнями по телефону после универа.

Завидовать ее любви к моему брату. Ругаться с ней, когда она ссорится с моей мамой. Читать все ее книги. Смотреть ее черно-белые фотографии и стесняться спросить, кто этот парень под цветущей вишней.

Приводить к ней своих детей. Покупать ей бананы, вязаные носки и рижский бальзам. Говорить с ней о Боге, в которого она не верит.

Поражаться ее себялюбию. Злиться ее тридцатому звонку за день. Соглашаться, что она совсем еще не старая. Пить ее ячменный кофе с пряниками «Яблочный сад».

Писать ей записки на каждой стене… Вызывать ей скорые… Покупать ей памперсы… Молиться о ней… Жалеть, что она больше не звонит… Показывать фото парня в вишневом саду… Приносить ей цветы… Выбирать ей крест…

…Мы были знакомы 36 лет. Но только после ее ухода, я поняла, что все это время между нами был только один глагол — «любить».

Когда мне исполнилось шесть лет, отец забрал меня ночью из дома, и отвез на своем стареньком пикапе в горы. Машина казалась такой огромной и неповоротливой, и я, сидя на переднем сиденье, выхватывал своим зрением эти тонкие извилистые дорожки, по которым мы пробирались ночью. Отец мирно курил и сосредоточено вел машину в горы, а я в тепле кабинки его пикапа ощущал защищенность и спокойствие.

— В жизни каждый момент важен, — сказал мне отец, когда мы забрались на самую высокую точку горы. Мы видели спящий город внизу, украшенный сотнями огоньков фонарей и неоновых вывесок. — Каждый твой вдох, каждое прикосновение к чему-либо, тянет за собой реакцию вселенского масштаба, и все что, казалось тебе несущественным, вдруг обретает определенный смысл.

Отец показывал мне звезды на бесконечном мраке небосвода.

— Это свет мертвых планет, которых может быть и нет больше. И вечность определяется мгновениями. Когда меня больше не будет с тобой, ты все равно будешь видеть сияние этих звезд, и вспоминать наш разговор.

Он достал из машины подарочную коробку и протянул ее мне. Я спросил, что это, а отец лишь сказал, что это подарок мне к шестилетию. Красивый игрушечный гоночный автомобиль.

— Когда-то ты станешь взрослым, и все в твоем мире уже не будет иметь той ценности, как эта игрушка сейчас. Тебе не о чем беспокоиться, пока у тебя длится детство, но стоит тебе осознать, что оно прошло, и берегись — принимай взрослые решения.

Отец показывал на небосклоне созвездия малой и большой медведицы, и говорил, что возможно на других планетах так же, как и здесь, стоят отец и сын и размышляют о глобальных вопросах.

Я спросил у него, будет ли он со мной всегда. Но отец, смутившись и грустно растянувшись в улыбке сказал:

— Я буду с тобой всегда, пока ты помнишь обо мне. Нет ничего более вечного, чем память.

Мы сели на еще теплый бампер автомобиля, он достал несколько бутербродов и термос с чаем, разлил по чашкам и дал мне завернутый в салфетку хлеб с колбасой. Мы смотрели на мирно спящий город с высоты птичьего полета, и он так дружески приобнял меня и сказал:

— Знаешь, а быть мужчиной, это значит осознавать свою ответственность перед миром, который тебя принял. Дай угадаю, ты даже и половины не понимаешь, что я пытаюсь до тебя донести — но поверь, — на миг отец остановился, укусил бутерброд и продолжил, — осознание приходит только с потерей…

Я жевал бутерброд и запивал его горячим чаем, а мне грело сердце, что в эту самую минуту, у меня самый лучший подарок, я не сплю после восьми вечера, как всегда, и наблюдаю за городом, каким я его никогда не видел. Такое странное ощущение было у меня.

— Я думаю, нам нужно немного музыки, — сказал отец, слез с капота, и включил в салоне негромко магнитолу.

Нас сразу окружили звуки мелодии, и я как сейчас слышу, что играла «the Cure». Так странно помнить песню из своего далекого прошлого, как будто музыка никогда и не замолкала. На небе вспыхивали и гасли звезды, я видел, как прорезают черное пространство неба огни спутников и самолетов, и казалось, что целая вселенная крутилась вокруг этого самого мгновения.

— Знаешь сын, — сказал мне отец, — жить просто, не получается ни у кого. Жизнь — это стремление к постоянной победе, это соревнование, в котором участвуешь только ты. Это забег, в котором победитель — только ты, но все зависит от того, как быстро ты придешь к финишу. Иногда и в самом деле, нужно посидеть на обочине и передохнуть, прежде чем пересечь финишную черту.

И в тот самый момент, я верил каждому слову, сказанному им. Тогда мне было шесть, и я не знал, к чему стоит готовиться: ведь у меня всегда был теплый завтрак на столе, кров над головой и родители, которые заботились обо мне. Ничто не имеет значения, когда они рядом с тобой — твои родители.

— Сейчас я вспоминаю, — начал было отец, — как мне было столько же лет, сколько и тебе. Мне казалось, что это детство — такое длинное и утомительное — никогда не закончится. Мне так не хотелось идти в школу, заниматься, мелкими делами и поручениями, которые мне давали мои родители — твои бабушка и дед, и мне хотелось скорее повзрослеть. Но знаешь, некоторые желания не должны исполняться, потому что иначе время завертится с бешеной скоростью, ты потеряешь счет времени, и не заметишь, как станешь взрослым. У тебя появятся собственные дети, и ты будешь им рассказывать точно такую же историю.