Максим Смирнов - Карта памяти

Как быстро проходит время, когда за ним особо не следишь, и как незаметно падают в ведро листки с датами. Вчера, кажется было лучше всего, а сегодня ожидаешь, что вчера повторится снова, но день за днем и до бесконечности повторяется завтра.

«4 АПРЕЛЯ» этот листок самый ценный, но он уже в ведре, а рука не тянется его достать. Пусть лежит, не стоит его тревожить. Свадьба прошла быстро, были все знакомые, и было много подарков, потом было снова завтра. А где-то между вчера и завтра, заговорил первенец.

«Мама» — первое слово. «13 ДЕКАБРЯ»

Жена терпеливо сидит на табуретке в кухне, а взгляд только в окно, одинокий листок рядом с пластиковым пакетом йогурта в ведре содрогается от сквозняка и шелестит «2 ФЕФРАЛЯ».

Листки падают в ведро, и их не успеваешь срывать. Ребенок уже вырос и водит девушек, а с женой снова в ссоре. Листики гирляндой летят на дно.

— Извини, — слышит жена, и она плачет. А у окна все тот же пейзаж: нескончаемый проспект, огромные деревья, что успели вырасти.

Чувствуется боль в спине, похоже на радикулит, и забываются некоторые слова и действия, эта болезнь записана на «5 НОЯБРЯ» — склероз.

Пытаются выселить из квартиры. Листок «7 АВГУСТА», появилась одышка.

Первый инфаркт — вспомнился листок «29 МАРТА», трясущаяся рука опускает скомканную бумагу в мусор.

После еще один, но даты не видно. Потом все закончилось…

Изредка листки срывает сын-юрист, которые пошел по стезе отца, срывает помногу по десять-пятнадцать листков. Тяжело дотянуться, и даты окончательно перестают быть важными.

Но он не плакал после того — сын — он ведь мужчина…

Серое небо, которое почти касалось земли, было готово вот-вот разразиться дождем. Такое тяжелое и безысходное, что на него без слов и посмотреть нельзя было. Тоску оно навевало и мысли о самоубийстве. Когда мы пришли на кладбище, там уже находилась половина нашего городка, и почти вся школа. На похороны Алисы пришли, наверное, все. Даже скупой на эмоции учитель физкультуры, и тот прятал глаза, что были на мокром месте. Мать напялила на меня черный строгий классический костюм, который я не надевал с выпускного прошлого года, и я выглядел в нем, как агент британской разведки. Непривычно во всех этих строгих одеждах. Еще и галстук душит.

Мы стояли неподалеку от открытого гроба, в которой лежала почти как живая Алиса. На ней была футболка «Slipknot» со страшными участниками группы в масках, короткая кожаная куртка и джинсы. Девчонка выглядела спящей, правда мы знали, что ее уже ничего не разбудит. Мне жутко захотелось поцеловать ее в тот момент, но я решил не шокировать никого такой выходкой.

— Вот ведь досада, — сказал мне мой одноклассник, — еще позавчера она доставала меня и называла слюнтяем, а сегодня она такая спокойная лежит себе.

— Да уж, еще немного и ее засыплют землей, — добавил я безразлично.

С неба срывался мелкий дождик, и я посильнее запахнулся в пиджак, и скрестил от прохлады руки на груди. Учителя разговаривали в сторонке, и некоторые особо эмоциональные, даже плакали.

Безмолвная процессия получалась. Все шептались, плакали, но никто ничего не говорил торжественно вслух. У Алисы не было родителей, и она жила на попечении социальных служб, и ходила в нашу школу. Про нее говорили, что она неблагополучная. Ей всего шестнадцать, а такое чувство, будто она прожила все сорок лет.

— Судя по всему, дела у нее шли неважно, раз ее нашли утром мертвой на стадионе. Говорят, что она была накачана алкоголем под завязку, — сказал директор школы учителям, — ни следов насилия, ничего. Возможно, у нее остановилось сердце.

Вскоре приехал священник. Он начал читать какие-то отходные молитвы, и мне стало скучно. Я оторвался от этой печальной массы людей, спрятался за гробовым камнем, какого-то древнего покойничка и закурил сигарету. Вся эта история с Алисой сейчас выглядела фарсом. Ее никто не любил, особенно из учителей. Кому нравятся своенравные ученики со своим мнением. С девчонками дружбы она не водила, с мальчишками тоже почти не общалась. Замкнутая она была, что ли. Музыку страшную слушала, вечно красилась как ожившая покойница. Правда, мне нравятся такие девчонки, но Алиса, она редко кого к себе подпускала, хотя чего греха таить — мы с ней изредка накуривались марихуаной ближе к ночи, когда я мог безболезненно смотаться из дома и общались втайне от всех. Дьявол в юбке она, точно вам говорю. Вечно меня подбивала на всякие делишки. То мы с ней машину какую-то ограбим и вытащим магнитолу, то она по поддельным документам выпивку на заправке покупает. И да, хочу вам признаться, я последний видел ее живой вчера. Да вот только признаваться я в этом никому не буду. Видел я, как вчера копы все расспрашивали об Алисе — и в школе и в квартале. Не нужно мне это. Да и репутация. Алиса-то ведь со мной в пределах школы не общалась, и делала вид, что не замечает меня. А может оно и к лучшему было.

*

Помню, как год назад, она забралась в мою комнату. Меня тогда уже родители накормили ужином, я сделал уроки, валялся под одеялом и читал Стивена Кинга. Горел лишь ночник на тумбочке. Когда в мое окно постучались, так, слегка ударяя костяшками пальцев по стеклу, я думал у меня сердце в пятки уйдет. А потом я увидел ее с фонариком. Алиса пробралась внутрь. В кроссовках и джинсах заползла ко мне под одеяло и сказала:

— Расскажешь кому-то об этом — пожалеешь!

И уснула.

А я вот так и застыл от изумления с книжкой, и смотрел, как она дрыхнет, посапывая как кошка. Наверное, с этого момента мы и начали общаться. Черт, тогда девочки мне казались такими недоступными и инопланетными (наши девчонки-то в классе с нами почти не общались), а еще у меня проблемы с прыщами были, и мне вечно казалось, что все на эти прыщи проклятущие смотрят. А Алиса нормально на все это дело смотрела. Она проснулась еще затемно, растолкала меня — хотя я почти и не спал, а все смотрел на нее завороженно — и попросила принести с кухни чем-то червячка заморить.

— Приложи ухо к животу, — сказала она и приподняла футболку.

У нее был впалый и такой, знаете ли, спортивный живот, какой обычно в журналах публикуют. И мне так в диковинку было касаться своим холодным ухом ее теплого и мягкого живота.

— Послушай, — продолжила она, — слышишь, как там урчит?

Я принес ей сосисок и сока из холодильника, а она это так быстро умолотила, как будто неделю не ела. Потом растрепала мне волосы на голове, и вновь вылезла из окна.

— В школе не смотри на меня: я тебя не знаю, ты меня не знаешь, — сказала Алиса, и так кулаком мне помахала, мол, в назидание.

Может ей и в самом деле не хватало общения, тогда мне казалось, что это так. Хотя после выяснилось совершенно другое.