Дэвид Юн - Весь мир Фрэнка Ли

– Это тебе, раз ты у нас такой умный, – говорит Чарльз и уходит. Динь-дон.

Папа снова отправляет меня за прилавок. Будто боится, что всякие там Чарльзы могут сделать мне какую‐нибудь гадость, если я буду стоять у всех на виду между полками с товаром.

– Очень уникальный человек, – говорит папа. – Миллион долларов иметь, свой дом иметь.

– Что, правда? – спрашиваю я.

Мне хочется посмотреть, что написано на листке, который дал мне Чарльз, мне хочется еще послушать про него, но – динь-дон – входит молодой мужчина, а с ним его жена с маленьким ребенком на руках.

– Пако! – кричит мужчина и машет папе.

Пако – это сокращение от имени Франциско. А Франциско – это Фрэнк по‐испански.

– Луис! – восклицает папа. – Ты уже выйти? Когда тебя выпустить afuera? [14] На волю (исп.) .

– Вчера, патрон. У меня условно-досрочное.

– Мой поздравления, – говорит папа. – Красивый ребенок, а? Эй, consentida! [15] Избалованная (исп.) . ¿Qué es nombre? [16] Как ее зовут? (исп.)

– Вероника, – отвечает женщина.

– В общем, felicitaciones [17] Поздравляю (исп.) . , – говорит папа и принимается щекотать малышку. Женщина поднимает ее повыше, чтобы папе было удобнее.

Мужчина, Луис, кладет на прилавок пиво и подгузники.

– Дай мне сигаретку, братишка.

– Конечно, – говорю я, достаю сигарету из открытой пачки, которая лежит под прилавком, и незаметно передаю ее Луису.

Тот делает вид, что у него зачесался затылок, и закладывает сигарету за ухо. На его плече я вижу плохо набитую татуировку F People. Это название местной банды.

– Это твой сын? – спрашивает Луис.

– Фрэнк, поздороваться, – говорит мне папа.

– Здрасьте, – говорю я, – приятно познакомиться.

– Твой папа – чувак чокнутый, но он твоя семья, – произносит Луис.

Он хочет меня подбодрить, но говорит совершенно ровно. Он рассматривает меня: в каком состоянии моя кожа и мои волосы, какого качества моя одежда, сколько стоят мои часы. Мы с ним из разных миров. Я это чувствую. Его жена сжимает в потной ладони комок купюр и «продуктовых марок». Для семьи Луиса это серьезные деньги, я думаю. Все на свете упирается в деньги. Это я тоже чувствую.

Не самое приятное чувство, кстати.

Я начинаю пробивать покупки, но папа меня останавливает. Он быстро складывает товар в пакет и сует Луису в руки.

– Мой поздравления, – говорит папа.

– Спасибо, Пако. Ты же знаешь, что я тебе все верну.

– Конечно-конечно.

Пара с ребенком уходит. Динь-дон – и в Магазине снова становится тихо. Практически рефлекторно я прикасаюсь к своему лежащему в кармане телефону – Брит, скорее всего, уже вернулась из своей поездки. Мне хочется написать ей: «Когда мы с тобой завтра увидимся?» Но где мы можем встретиться? Наши многообещающие отношения не могут состоять исключительно из тайных встреч в минивэнах и за теплицами.

– Луис вчера выйти, приговор одиннадцать месяцев, – объясняет папа.

– За что?

Папа вытирает лицо тряпкой:

– О, угон автомобиля и непреднамеренный убийство.

– Ого!

– Он выбрасывать белый женщина с водительское сиденье, машина на нее наезжать, она умирать.

– Ничего себе!

– Луис был очень хороший, когда маленький.

– Серьезно? Это когда было?

– Может, когда ему шесть, семь лет. Его папа убежать, может, Аризона, так люди говорить. Нет папа – нет денег. Он идти банда. Мексиканский парень, они только банда и знать.

– Пап, ну не каждый мексиканский подросток идет в банду.

Но папа уже снова в своем собственном мире и бредит наяву:

– Все они только и знать, что банда.

Иногда разговоры с папой заканчиваются вот так. Мне начинает казаться, что я не участвую в диалоге, а присутствую при внутреннем монологе, который произносят вслух. В такие моменты я мысленно пожимаю плечами, замолкаю и жду, когда включится и начнет работать jeong.

Трудно объяснить, что такое jeong. Ну то есть я не большой эксперт по вопросам, связанным с Кореей, но мне кажется, что это слово можно перевести примерно так – «быть близкими людьми» или «относиться с любовью и заботой». Правда, лично я понимаю под этим «просто заткнуться и побыть вместе».

Этот самый jeong, конечно, не такой приятный, как обнимашки, поцелуи и все эти «я тебя люблю», которые другие дети получают от своих родителей, но, эй, у меня кроме jeong ничего нет. Так что я просто наслаждаюсь имеющимся.

Мы с папой некоторое время смотрим на дверь. Усиливается ли jeong? Я думаю, да. Скоро опустятся сумерки, а пока мир состоит из черных силуэтов на фоне огненного неба. Я размышляю над тем, что мама с папой знают имена всех своих покупателей и их детей. Знают, кто с кем встречается, у кого свадьба, кто забеременел. Они знают, в кого стреляли, кого арестовали и кого посадили в тюрьму. Иногда они узнают об этом даже раньше, чем члены семьи этих людей.

Мама с папой собирают все новости, все сплетни и все драмы, которые происходят по ту сторону деревянного прилавка. Можно сказать, мама с папой из уст в уста передают историю маленького мирка, историю, которая без них осталась бы незамеченной.

– Ты хорошо учиться, о’кей? – просит папа. Он снова начинает мыть пол, хотя и так уже чисто. Я не помню, чтобы он сидел в Магазине без дела. – Ты приносить книга сюда, ты читать. Сейчас затишье, все есть ужин.

Я вспоминаю, как мама настаивала на том, чтобы я каждое воскресенье проводил с папой время в Магазине. Я просто не могу взять с собой книгу и игнорировать своего отца.

– У меня все о’кей, – говорю я.

– Ты читать поэзию. Ты знать Джон Донн? Так называемый метафизика?

Мы проходили этого поэта на углубленном английском.

Ну и все такое. Если честно, звучит так, будто написал чувак, которому просто хотелось переспать с кем‐нибудь.

– Да, знаю, – отвечаю я. – Мы изучали Джона Донна.

Я даже не знаю, зачем это говорю. Он пытался завязать со мной разговор, а я все зарубил: ага, плавали, знаем. Я по лицу вижу, что мой ответ расстроил папу. У меня краснеют уши, это происходит каждый раз, когда я понимаю, что сморозил глупость. Мы с папой как два ребристых, неровных камня, которые кто‐то пытается склеить вместе. Выступов, которыми мы можем соприкасаться, не так уж и много. К тому же я понятия не имел, что мой папа знает поэзию.

Поэтому я спрашиваю:

– Так что там насчет Джона Донна?

И папино лицо мгновенно светлеет.

– Он написать стихотворение, название – «Блоха».

Мне, кстати, очень нравится это стихотворение. Оно странное, но интересное. Сосущая кровь блоха – это метафора, которую парень использует для того, чтобы уложить в постель девушку. Он заигрывает с ней (пусть и по странным понятиям шестнадцатого века).