Владимир Логинов - Ад криминала: Рассказы и очерки

Свой отказ принять присягу на верноподданство Короленко мотивировал тем, что законные власти злоупотребляли правом произвола. "Произвол вторгается во все отправления жизни, — писал он в своем заявлении на имя пермского губернатора Енакиева, — часто самые честные и законные, и, задушив эти стремления в лучших проявлениях, отклоняет жизненные течения с пути идейной переработки и закона на путь личных столкновений. Он порождает тот разлад между законным требованием и требованием совести, который я решаюсь выразить в настоящем случае…

Судя по всему, в России за последние сто лет так ничего и не изменилось. Произволом было введение войск в Афганистан, произволом были грабежи и разбои наших бывших воинов-”афганцев”, произвол привел их на скамью подсудимых, в тюрьмы и зоны, где теперь они, в свою очередь, страдают от произвола отдельных лиц из администрации и, конечно же, от воровской элиты, руководимой паханами. Но это уже другая наболевшая тема, от которой страдает и сам подполковник Нагорнов. Ведь его, как и многих нас, беспокоят судьбы зэков-"афганцев”, трагическую вину которых он видит все в том же произволе, а существующая система перевоспитания — увы, не панацея от него. И не один Нагорнов в Ярославском УИДе не верит в идею воспитания. Даже большое гулаговское начальство считает, что для реализации этой идеи нет ни кадров, ни убежденности, ни материальной базы. Прежде всего нужны специалисты-психологи, которых нет и их никто не собирается готовить, а в самом процессе воспитания не должен превалировать принудительный труд. Но об этом говорить серьезно пока никто не осмеливается, и потому, естественно, нет надежды, что осужденные "афганцы” смогут вернуться к нормальной жизни. Ибо они плывут по ее течению, следуя линии своей судьбы. Но на Сашу Бирюкова я все же надеюсь, как на исключение из правил. Дал бы Бог сил и воли этому "афганскому попу” стать тем, кем он хочет. Хотя бы через восемь лет. Ведь есть же в его стихотворных опытах такая строка:

Пять лет назад в исправительно-трудовых учреждениях России содержалось более 65 тысяч. осужденных женщин. К началу нынешнего года цифру "подогнали" к статистике цивилизованного мира. Теперь у нас за решеткой "всего" 19 тысяч осужденных к лишению свободы представительниц прекрасного пола и с ними около 500 детей до трех лет. Однако специалисты с ужасом обнаружили, что такая "гуманизация" привела к резкому росту женской преступности в. стране. Значит, взятый курс судебной практики (к большинству женщин перестали применять меру наказания в виде лишения свободы) оказался неприемлем для нашего общества. Но это лишь одна сторона проблемы.

Другая — судьбы самого персонала женских тюрем и лагерей. О женщинах, носящих военную форму внутренней службы, можно сказать, что они не менее несчастны, чем сами зэчки. Я даже слышал, как одна осужденная съязвила в адрес начальницы: "Я вот еще два года отсижу и выйду, а ты будешь в зоне двадцать пять лет кумарить…" И в ее словах немалая доля истины, потому что тюрьма есть тюрьма, и тем она страшнее и ужаснее, чем хуже и безобразнее общество, которому она принадлежит.

О том, как живется нашим осужденным женщинам, каков преимущественный состав их преступлений, а также об их взаимоотношениях с администрацией зон я и хотел бы рассказать в этих заметках, написанных по материалам командировки в Мордовию.

Станция Потьма. Серые бараки, построенные еще в тридцатые годы, колючая проволока и охранные сооружения лагерей, что разбросаны среди лесов и болот. Центр этого архипелага в поселке Явас, где находится Управление исправительных дел — Учреждение ЖХ-385, своего рода государство в государстве, напрямую подчиненное Службе по исправительным делам и социальной реабилитации МВД СССР. Реальная власть в округе принадлежит начальнику управления, хотя есть тут и поссоветы, и исполкомы. Но они бедны и зависимы, как и зэки за колючей проволокой.

Тому, кто не бывал в Явасе, покажется странным этот поселок. Будто время тут остановилось где-то в году сорок четвертом: половина женщин на улице в военной форме, ребятишки в детском саду играют в конвоирование. Впрочем, удивляться нечему: начиная с 1928 года здесь целые "династии” (деды, отцы и внуки) служат в исправительной системе. А одна женщина, майор внутренней службы, то ли с иронией, то ли с горечью призналась: "До того к форме привыкла, что дома халат надену, и такое ощущение — как из бани пришла".

На окраине поселка женское Учреждение ЖХ-385/2. Рассказывает заместитель начальника политотдела управления В. Головин:

— Там преимущественно детоубийцы, мужеубийцы, грабительницы и разбойницы, совершившие преступления с особой жестокостью, расчленением трупа… И что самое страшное — никакого раскаяния. Почти все убеждены, что сидят ни за что. Поговоришь, вроде бы и сострадание просыпается, а откроешь дело — волосы дыбом. Одна девица своего ребенка утюгом до того била, что от утюга ручка отвалилась, другая своих детей, двух-и четырехлетнего, в топку кочегарки бросила, третья любовнику голову отрезала и три дня в сумке носила, чтоб его жене показать. Расчленяют трупы, варят в кастрюлях, разбирают, как на холодец, и опускают в унитаз. А бабки-то с какими сроками сидят! Отсюда им одна дорога — на кладбище.

— В основном за что сидят?

— По сто второй статье — за умышленное убийство. Дедов своих порешили. Такова уж женская жестокость. Не знает границ. Присутствуют моменты и шокового состояния, но психиатрическую экспертизу все прошли, и все признаны вменяемыми. Видимо, не только физиология, но и психология у женщин иная, чем у мужчин. Мужик замочил и пошел, расчленение — чрезвычайно редкий случай, а у женщин — чуть ли не система. Им надо поиздеваться над трупом: глаза выколоть, половой орган отрезать, разрубить на куски. Определенно, здесь есть какая-то закономерная зависимость от пола. Вот, например, Катя. Недавно освободилась. Работала на заводе, никто даже не догадывался, что она беременна. Пошла в обед в туалет, там родила, ребенка удавила, ветошью обмотала, потом в Ленинской комнате кумач со стола сняла, трупик в него завернула и там же оставила. Вернулась на рабочее место, до конца смену за станком отработала и домой ушла. И никогда бы не разоблачили, если бы сама не созналась и уборщица не сказала, что слышала из туалета какой-то писк. А когда она у нас в зоне рожать собралась — забеременела, видимо, на свидании, — мы за ней по пятам ходили, чтоб с ребенком ничего не сделала. Родила, ушла по амнистии.