Александр Дюдин - Сестры

– Пошлите на другой, но вместе! – настаивал он.

– Володя, – вмешалась Таня, комсорг школы, – они друзья, пошли их обоих на четвертый почтовый ящик.

– Вот, и работа почетная, для фронта работать будем! – обрадовался Витька.

– Так снова путевки писать!?

– Напиши, напиши.

Здесь же, в классе, на задних партах сидело человек десять девчат, писавших путевки.

Мария с Иркой попали в список будущих десятиклассников.

– Все, кто будет учиться дальше, зайдите получить направление в колхозы: поедете на прополку. Вернетесь – сразу в школу. До осени будете на подхвате, – объявила Таня.

Через неделю, вечером, Мария усталая, грязная, голодная, вернулась с поля. На минутку забежал отец, уже в военном обмундировании. Худое лицо еще больше обтянулось кожей, глаза ввалились, сухие губы потрескались. Мария побледнела, стояла столбом. Глаза ее страдали. Отец подошел к ней, обнял, прижал так, что хрустнули косточки.

– Как ты тут одна?

– Ничего, сегодня вернулась из колхоза, в понедельник опять поедем. Меня оставили учиться в десятом классе, а девяносто человек ушли на заводы.

– Учись, дочка, учись, коли повезло. Дусю (мачеху) вчера проводил, раньше нас отправили на фронт. А я всё думаю: как ты тут будешь жить? Не боязно?

– Что ты, папа, я ведь уже взрослая, а ты всё за маленькую считаешь. За меня не беспокойся!

– Да, забыл тебе сказать в прошлый раз: за малиной в садике ухаживай. Не забудь осенью, если я задержусь, положить ее и присыпать землей, а то вымерзнет. Картошку окучишь, подрыхлишь, глядишь, на ползимы тебе хватит.

За домом у забора росло десять кустов малины, стояла старая черемуха, да было посажено кустов двадцать пять картофеля. Вот и весь сад. Отец очень любил вечером, после работы, поковыряться в нем.

– Вот, возьми, забежал отдать тебе аттестат. Этих денег тебе хватит, – заключил он удовлетворенно. Подошел к крану, налил кружку воды, жадно выпил. Вытер платком мокрые усы.

– Пошел, как бы не опоздать, сейчас отправляемся, эшелон уже подали.

– Я с тобой, провожу, – метнулась Мария.

– Нет, некогда.

– Папа…

– Сказал, некогда!

Мария бросилась к нему, обвила шею руками. Он разомкнул руки, круто повернувшись, вышел. Она видела, как он промелькнул в окне. Выскочила за ним на улицу. Отец быстро удалялся, не оглядываясь. «Последний раз вижу», – почему-то подумала она. Испугалась этой мысли. Смотрела вслед, прижав руки к груди. Горячий ветер трепал ее светлые волосы, вздувал парашютом юбку, оголяя круглые колени. Она ничего не замечала. «Господи, только вернись живым, без руки, без ноги, только живым!» – молила она.

Осталась позади практика. Валя ехала домой и с удовольствием вспоминала о своей работе в больнице. Каким сложным и интересным оказался больной с желудочным кровотечением (так вначале называли его заболевание). Через три дня после его поступления в больницу она получила все анализы и сама поставила диагноз: цирроз печени, вторичное кровотечение из расширенных вен пищевода. И гордилась успехом. Этот сложный случай диагностики поставили на обсуждение врачебной конференции. Главный врач тепло смотрел на нее желтыми глазами и похвалил. Она везла отличный отзыв о работе.

Большеголовый лобастый Мишутка сидел у нее на коленях, задрав толстые ноги, грыз хвост целлулоидного, ярко раскрашенного попугая – подарок деда. Слюни вожжами свисали с просвечивающих на солнце розовых пальцев. Валя вытерла их пеленкой.

– Зубы режутся, – ласково светясь, сказала сидевшая напротив женщина в цветастом платке. – У меня их шестеро, последнему десять лет, остальные уже взрослые. Трое сыновей с отцом на фронте, – словно тень облака легла на лицо, потемнели глаза.

За окном замелькали одноэтажные домики окраины Омска. Пролетали мимо паровоз, вагоны, пути, сплетаясь и расплетаясь. Все засобирались, засуетились.

– Как я унесу ребенка, узел с пеленками и чемодан? – растерянно говорила Валя. – Хорошо, если муж встретит. Свекор обещал дать телеграмму.

– Давайте я вам помогу, у меня только одна корзина.

– Спасибо, – благодарно посмотрела Валя.

За четыре месяца Валя так и не получила ни одной строчки от мужа, ни копейки денег. Теперь, сдав вещи в камеру хранения, она шла с ребенком и узлом пеленок, висящем на локте, не зная о Сергее ничего. Второй месяц шла война. «Может быть он на фронте? Комната занята другими жильцами, и ей негде будет переночевать? У нее сейчас нет денег даже чемодан выкупить в камере хранения. Свекру осталась должна за билет. Занял старик, Валя обещала прислать».

Полная неизвестность. Волнуясь, она спешила с вокзала домой и вдруг увидела Сергея, заспанного, опухшего с перепоя. Сначала она обрадовалась, но тут же мутным потоком со дна души поднялась вся горечь пережитых четырех месяцев, все обиды и унижения из-за денег, попреки свекрови, тревожные ночи в неизвестности. Болью исказилось лицо, обидно дрогнули губы.

– Что же ты не писал? – встретила она его с упреком. – Война, я ничего не знаю о тебе. Жив ли ты? Где ты? Что только не передумала, извелась вся. Разве так можно?

– Ну, здравствуй, сначала, – обнял ее за плечи. – Прости, проспал тебя встретить. Выпили вчера с другом, провожали холостяцкую жизнь.

– Правда что холостяцкую! – повторила Валя с горечью. – Мой чемодан в камере хранения, у тебя есть с собой деньги?

– Найдется мелочишка! – он пошарил в кармане, вытащил две монеты. – Хватит.

В комнате беспорядок: всё разбросано, стол завален грязной посудой, пустыми винными бутылками, окурками, обрывками газеты, корками хлеба. У стола, заискивающе улыбаясь, стоял неопрятный парень, лет двадцати шести.

– Вот что, – сорвалась Валя на него, – чтоб духу твоего здесь не было! Слышишь? – парень оторопело открыл рот.

– Валя, – властно взял ее руку Сергей, – это мой друг!

– Вон, я кому сказала, вон! – закричала она.

Парень, осторожно обойдя ее, кинулся к двери.

– Можно было вести себя приличнее, – холодно возмутился Сергей.

Валя, повесив руки, безвольно опустилась на диван и заплакала.

– Из-за него ты мне не прислал ни копейки: пьянствовали! А меня сто двадцать дней попрекали хлебом, кусок застревал в горле, четыре месяца я писала каждый день и не получила в ответ ни слова!

Заревел Мишутка, она взяла его дрожащими руками и дала пустую грудь. Сергей посмотрел на нее. «Правда, похудела, словно прозрачной стала, – и тут же подумал, – не вижу трагедии, жила в семье, с голоду не умерла. Терпеть не могу истерик. Человек с высшим образованием, кричит, как на базаре! – поморщился – Типичные дамские неприятности. «Ах, не так посмотрели, ах, не так сказали!» И вот – сто двадцать дней страданий! Почему женщины, порой, не глупее мужчин, не умеют отличать мелочи от вопросов серьезных? Не хватало, чтоб я, как бездельница-курсистка, писал ей каждый день письма!» – Так сердито думал Сергей, но на упреки не отвечал, молчал. Возражать – только масла в огонь подливать. Оправдываться? Он ни в чем не считал себя виновным. Самое разумное – дать выговориться, облегчить себя, а после этого она сама успокоится. Спорить, ссориться с женой Сергей считал ниже своего достоинства. «Ссора с женой унижает мужчину, – говорил он, – Выслушай ее и сделай по-своему. Мужик, если что ему не понравилось, тут же выложит, а женщина думает, копит, раздувает муху до слона, а потом: «Ах, какая она несчастная!» Сергей помнил добрые складки лица матери, ее ласковые глаза и руки, не верил, чтоб она могла кого-то обидеть. То, что говорила Валя, ему было неприятно. Про себя решил: надо завтра найти время, написать матери письмо, поблагодарить ее за гостеприимство и попросить прощения за жену. Мать, конечно, волнуется, идет война. Надо написать, обязательно успокоить ее.