Джоди Пиколт - Девятнадцать минут [litres]

– Эй! – войдя, крикнул Питер; он прошел через гостиную, потом через столовую. – Кто-нибудь дома?

Родители сидели за столом на темной кухне. Мама подняла затуманенный взгляд. Было сразу видно: она плакала. У Питера в груди как будто бы разлилось что-то теплое. Он пожаловался Джози, что его отсутствия дома не заметят, а оказалось, заметили. Да еще как! Родители чуть с ума не сошли!

– Со мной все в порядке, – сказал он. – Правда.

Отец встал и, сморгнув слезы, привлек Питера к себе. Тот даже не помнил, когда его в последний раз вот так обнимали. Несмотря на свои шестнадцать лет и желание казаться крутым, он растаял, крепко прижавшись к отцу. Сначала Джози, теперь это… Неужели наступил лучший день его жизни?

– Джоуи, – сказал отец, плача. – Он умер.

Спросите любую девчонку, хочет ли она пользоваться популярностью среди одноклассников. Скорее всего, вы услышите «нет», но, если она окажется в пустыне и ей предложат на выбор стакан воды или титул королевы класса, она выберет последнее. Однако признаваться в своем желании быть популярной не круто. Чтобы все глядели тебе в рот, нужно изображать, будто ты от природы такая, какой на самом деле себя сделала. Интересно, вкладывает ли кто-нибудь во что-нибудь больше труда, чем школьники в свой социальный статус? Даже у авиадиспетчеров и у президента Соединенных Штатов бывают выходные, а среднестатистический подросток, стараясь быть популярным, работает по двадцать четыре часа в сутки на протяжении всего учебного года.

Как прорваться в круг избранных? Фишка в том, что от тебя тут мало что зависит. Важно только мнение окружающих о том, что на тебе надето, что ты ешь на ланч, что у тебя записано на видеоплеере, какая музыка в твоем айподе.

Только вот мне всегда хотелось знать: если важно только мнение окружающих, откуда у человека появляется собственное мнение?

Отчет Патрика Дюшарма уже десять дней лежал на столе Дианы Ливен, но она до сих пор в него не заглянула. Сначала ей надо было готовиться к слушанию обвинительного заключения, потом работать с присяжными. Только теперь она погрузилась в изучение отпечатков пальцев, результатов баллистической экспертизы, экспертизы пятен крови и прочих документов. Все утро она рассматривала пошаговый план действий Питера Хоутона, чтобы выстроить свою линию в соответствии с разрушительной траекторией его передвижений от жертвы к жертве. Первой, на ступеньках, пулю получила Зои Паттерсон. Потом Алисса Карр, Анджела Флюг, Мэдди Шоу. Кортни Игнатио. Хейли Уивер и Брейди Прайс. Люсия Ритолли, Грейс Мерто.

Дрю Жирар.

Мэтт Ройстон.

И другие.

Диана сняла очки и протерла глаза. Книга мертвецов, карта убийств и ранений. А ведь, кроме погибших и серьезно раненных, были еще десятки ребят, которых после оказания медицинской помощи отправили долечиваться домой. Были сотни тех, кто получил душевные раны – слишком глубокие, чтобы врачи могли их зашить.

Своих детей у Дианы не было. При ее должности она имела дело только с двумя категориями мужчин: преступниками (ужасно!) и адвокатами (еще хуже!). Правда, у нее был трехлетний племянник, которого в детском саду отругали за то, что он направил пальчик на приятеля и сказал: «Пиф-паф! Я тебя убил!» Узнав об этом по телефону от сестры, которая, кипя негодованием, принялась цитировать Билль о правах, разве Диана подумала, что племянник может вырасти психопатом? Да нет, конечно! Он ведь ребенок и просто пошутил.

Интересно, Хоутоны то же самое думали о Питере?

Диана посмотрела на лежащий перед ней список жертв. Восстановить связь между этими именами было важно, но еще более важная задача заключалась в том, чтобы соединить в одну линию те точки, которые стали переломными для развития преступного замысла Питера Хоутона.

Взгляд Дианы упал на другой список – из больницы. Кормье, Джози… Если верить больничной документации, эта семнадцатилетняя девушка провела в стационаре ночь, после того как упала в обморок и ей наложили на голову швы. Согласие на анализы крови подписано матерью – Алекс Кормье.

Быть такого не может!

Диана откинулась на спинку кресла. Ни один юрист не захочет оказаться на месте того, кто вынужден просить судью взять самоотвод. Если Диана это сделает, то фактически выразит сомнение в способности судьи Кормье быть объективной, а в будущем им еще не раз придется встретиться в зале суда. Так себе предпосылка для карьерного роста. Но судья Кормье наверняка сама знает, что, имея дочь, ставшую свидетелем преступления, она не сможет рассмотреть это дело беспристрастно. Да, Джози не ранена, но она пострадала. Алекс Кормье, конечно же, по собственному почину, без каких-либо просьб или указаний со стороны, возьмет самоотвод. Волноваться не о чем.

Диана снова погрузилась в чтение документов, которыми был завален стол, и читала до тех пор, пока буквы не начали расплываться. Пока имя Джози Кормье не превратилось в самое обыкновенное имя – одно из многих.

По дороге домой из здания суда Алекс проезжала мимо импровизированного мемориала жертвам старшей школы Стерлинга: десять белых деревянных крестов, хотя один из погибших, Джастин Фридман, был евреем. Поставили их не у школы, а на шоссе 10, в том месте, где оно пересекало пустынную пойму реки Коннектикут. В первые дни после трагедии здесь все время толпились люди: приносили фотографии, мягкие игрушки, цветы.

Алекс сама не заметила, как остановила машину и вышла. Она не знала, почему не сделала этого раньше, а только теперь. Утопая каблуками в траве, Алекс подошла к мемориалу и сложила руки на груди.

Деревянные кресты с вырезанными на них именами не располагались в определенной последовательности. Имена большинства погибших учеников были незнакомы Алекс, но Кортни и Мэдди она знала. Их кресты стояли рядом. Букеты, которые кто-то положил у подножия, завяли, оберточная бумага перепачкана землей. Алекс опустилась на колени и дотронулась до выцветшей открытки со стихотворением, прикнопленной к памятнику Кортни.

Кортни и Мэдди несколько раз оставались у Джози на ночь. Алекс вспомнила, как однажды нашла их на кухне, где они ели сырое тесто, вместо того чтобы печь печенье. Вспомнила, как позавидовала их молодости, плавности движений, похожих на перекаты волн. Позавидовала тому, что они еще не совершили ошибку, которая изменит всю их жизнь. Это воспоминание заставило Алекс густо покраснеть: у нее хотя бы осталась жизнь, открытая переменам.

Перед крестом Мэтта она заплакала. У основания стояла фотография в рамке, защищенная полиэтиленовым пакетом. На снимке у парня горели глаза, рука была закинута на плечи Джози. Джози смотрела не в объектив, а на Мэтта, словно больше ничего в целом мире не видела.