Холли Ринглэнд - Потерянные цветы Элис Харт [litres]

Было ясное весеннее утро, когда Тамара Норт пришла в Торнфилд с одной маленькой сумкой и горшком цветущих маргариток «Твигги Дейзи», которые потом пустили корни и в ее имени. На стук у входной двери Джун вышла, неумытая и воняющая молоком, с Клемом, кричащим у нее на руках, а за спиной у нее раскидывалась ферма умирающих цветов. Она сразу предложила Тамаре работу. Сама не зная, для чего именно: чтобы та стала то ли помощником на ферме, то ли другом – Джун нуждалась и в том, и в другом. Тамара поставила на землю свою сумку и горшок с цветами и взяла Клема из рук Джун.

– Нужно опустить буянящего ребенка в воду, – сказала она, – вода их утихомиривает .

Тамара уверенно прошла в ванную, словно она точно знала, куда идти и что делать. Джун осталась стоять в коридоре, сбитая с толку шумом набиравшейся в ванной воды, успокаивающим пением Тамары и затихающими воплями Клема.

В первую ночь, которую Тамара провела в Торнфилде, уложив Клема спать и удалившись в свою новую спальню, Джун отщипнула несколько маргариток с кустиков в горшке. Она повесила небольшой пучок цветами вниз сушиться у окна, а несколько соцветий положила между страницами Словаря Торнфилда с новой записью возле них.

Твигги Дейзи. Твое присутствие унимает мою боль .

Тамара стала откликаться на Твиг и с тех пор унимала боль, которой терзалась Джун. Даже когда Джун ее не слушала.

Она убрала засушенные цветы обратно в шкатулку. Пробежала пальцами по завиткам узора. Это было последним подарком от Клема до того, как он узнал, что Торнфилд никогда не будет его. До того, как горячность, которая закипала у него под кожей с младенчества, не прорвалась наружу необратимо. Я хотел бы, чтобы это тебя я никогда не знал и рос вместо этого с отцом ! – прокричал он Джун, а затем забрал Агнес и уехал прочь на своем грузовике. Его грубый голос и бледное лицо – этот образ до сих пор был жив в ее воспоминаниях, как и пустота в глазах Агнес за стеклом со стороны пассажирского места.

Мужество Джун подводило ее каждый раз, как она задумывалась, не выбрал ли ее сын древесину орешника намеренно, хотя вряд ли он мог знать, что ее значение годами не будет давать ей покоя: примирение . Прежде чем дать всхлипу сорваться с губ, Джун поспешно стала рыться в шкатулке, пока не нашла то, что ей нужно было для подарка Элис на день рождения.

Она захлопнула крышку и дрожащей рукой потянулась к фляжке. После нескольких больших глотков она вышла из комнаты и прошла через дом, затем на улицу и дальше через участок в мастерскую.

Еще долго после того, как все легли спать, Джун работала за своим столом, под лампой, которая освещала ее ювелирную работу, пока глаза не начало жечь, а во фляжке ничего не осталось. Когда письмо к Элис было дописано, а подарок готов и завернут, Джун выключила лампу. Она вышла из мастерской, пробралась, пошатываясь, по дому и поднялась в спальню Элис.

Элис ворочалась во сне. Она села. В тусклом лунном свете, падавшем из окна, она увидела возле своего стола Джун, но, не в силах держать глаза открытыми, откинулась обратно на подушку и погрузилась в сон. Когда она проснулась, было уже светло. Ее десятый день рождения. Вспомнив о своем ночном видении, она выскочила из кровати. На столе лежали подарок и письмо.

Она разорвала обертку, открыла оказавшуюся внутри коробочку и ахнула. Это был крупный серебряный медальон на серебряной же цепочке. В крышечку медальона была заключена гроздь алых лепестков, запечатанных в смоле. Элис поддела ногтем замочек. Медальон раскрылся. Из-за тонкого стеклышка на нее глядела черно-белая фотография ее матери. Горячие слезы заструились по щекам Элис. Она надела медальон и взяла письмо.

Дорогая Элис,

порой просто трудно сказать некоторые вещи. Я знаю, что ты это понимаешь лучше, чем многие.

Когда я была примерно твоего возраста, я начала учиться языку цветов у моей мамы, твоей прабабушки, которая в свою очередь узнала о нем от ее мамы. В нем используются цветы, которые растут в наших краях, в нашем доме. Они помогают нам сказать то, что иногда не могут выразить слова.

Мне разбивает сердце то, что я не могу восполнить все отнятое у тебя. Так же, как ты потеряла голос, я как будто тоже немею, когда речь заходит о твоих маме и папе. И это неправильно, я понимаю. Я знаю, что тебе нужны ответы. Я думаю об этом, пока мы с тобой пытаемся найти общий язык, и знаю, что ты тоже думаешь. Когда я обрету недостающую часть моего голоса, пожалуйста, знай, что я отвечу на все твои вопросы. Я обещаю. Может быть, мы обретем наши голоса вместе.

Я твоя бабушка. Я очень любила твоих родителей. И я люблю тебя. Я всегда буду тебя любить. Мы теперь семья друг для друга. И так будет всегда. Это же касается Твиг и Кэнди.

Это единственное фото твоей матери, которое у меня есть. Оно теперь твое. Для этого медальона я использовала высушенные лепестки пустынного горошка. Для женщин в твоей семье он означает мужество. Имей мужество, не сдавайся.

Торнфилд был домом для твоей мамы, для твоей бабушки, прабабушки и прапрабабушки. Теперь он может стать и твоим домом. Он откроет тебе свои истории, так же как открывается этот медальон, – если только ты позволишь.

Элис сложила письмо и разгладила пальцем загиб. Она запихнула его в карман и задержала открытый медальон на ладони, жадно вглядываясь в лицо матери на фотографии. Может быть, Джун была права: некоторые вещи сказать слишком тяжело. Некоторые вещи сложно запомнить. А некоторые просто тяжело было знать. Но Джун пообещала: если Элис найдет свой голос, Джун найдет ответы.

Элис натянула свои голубые ботиночки и выскочила из дома прямо в прохладное лиловое утро.

Внизу, в кабинете Твиг прижимала к уху телефон, хотя разговор уже закончился. Ее сердце барабанило в груди изо всех сил. Это было так легко: номер государственного департамента по делам усыновления был в справочнике. Она просто подняла трубку, набрала номер, сказала, что ее имя Джун Харт и что она хотела бы зарегистрировать запрос на установление опеки над ее внуком. Она оставила свой почтовый адрес, на имя Тамары Норт, управляющей фермой Торнфилд, и ей сказали, что все необходимые формы прибудут в течение семи-десяти рабочих дней. Это заняло не более пяти минут. А потом на другом конце линии повесили трубку. И Твиг просто осталась сидеть, слушая гудки. Это был звук судьбы, приведенной в движение, звук, который ей так и не удалось услышать, когда она пыталась разыскать своих собственных детей. Существование Нины и Джонни не было зафиксировано на бумаге. Но Твиг каждый год отмечала их дни рождения посадкой нового саженца. В Торнфилде росло уже около шестидесяти таких цветов и деревьев.