Михаил Елизаров - Земля

Мы поднялись на этаж, затем по соединительной галерее между корпусами вышли в длинный полутёмный коридор. Судя по тому, как неуверенно оглядывался по сторонам Шайхуллин, он, как и я, был здесь впервые.

Кабинет Гапона находился за “Бухгалтерией” и кабинетом замглавврача по лечебной части. Дверь его, в отличие от соседских, оказалась не казённой, белой, а из красивого тёмного дерева, похожей на огромную плитку шоколада. Даже рама чуть выступала вперёд, словно бы дверь, важничая, выпячивала грудь. И табличка с кантом смотрелась точно какой-то сертификат или диплом: “Гапоненко Аркадий Зиновьевич, замглав-врачапо АХЧ”.

Шайхуллин бормотнул:

– Вроде здесь… – постучал и, не дожидаясь приглашения, крутанул круглую, как яблоко, ручку.

После сумрачного коридора шумное застолье предстало мне ожерельем силуэтов в радужных ореолах. Забавно выглядела ангелическая пара в халатах и шапочках – будто я не в кабинет входил, а, лёжа на реанимационном столе, возвращался к жизни из чёрного туннеля комы.

Белое солнце лупило через четыре кабинетных окна, отражалось снопами на паркете, бортах аквариума, зеркальных дверцах шкафов, картинах, каких-то грамотах, в подвесной плазме, на ледяной поверхности которой кружил беззвучный хоккей. Фото Путина, висящее позади кожаного трона, как проказой, залепило солнечными бликами. Стол был заставлен бутылками, стаканчиками, тарелками. Одноразовые вилки из пластика напоминали обглоданные добела косточки.

Казалось, я снова окунулся в горланящее дежавю “Шабуды”, только теперь Гапон был чудесным образом о двух ногах. В серо-стального цвета костюме, высокий, дородный, чубатый, точно кубанская разновидность располневшего Элвиса. Прихрамывая, он шёл нам навстречу, со стуком опираясь на мощную трость.

Оглянулись двое в медицинской униформе операционного оливкового цвета – мордатые мужики с крепкими, косматыми предплечьями, как у санитаров из комедийной психушки. Тот, что на стуле, плечистый, с реденьким ёжиком седоватых волос, показался мне знакомым. Он сидел нога на ногу, полувоенные штаны заправлены в берцы. Верх одежды, впрочем, был мирным, замшевым – куртка с вязаным воротником-стойкой и футболка с невнятным англоязычным принтом. Цепкий, точно у надзирателя, взгляд пробежал по Шайхуллину и недобро задержался на мне.

Очень высокий блондин лет тридцати в мятом костюме без галстука, с неестественно гладкими, гормональными щеками толстяка, сжимал увесистую статуэтку – её чёрная, размером с кирпич, подставка резко контрастировала с белой рубашкой.

Изнемогал от беззвучного смеха лохмато-рыжий джинсовый дядька с морщинистым лбом и крупным веснушчатым носом, как у кукольного Петрушки: в благоговейно-комичном ужасе он косился на Гапона.

Третий, лощёный и важничающий, с зализанными гелем светлыми кудряшками и густыми пшеничными бровями, стоял в позе городского памятника – просто благожелательно, чуть свысока, взирал. Синий его костюм чем-то напоминал прокурорскую форму, только без петлиц.

А вот последний производил впечатление лишнего гостя. Выглядел растерянным, и улыбка у него была какая-то вымученная. Стоял поодаль, спиной к подоконнику, и его серый в ёлочку пиджак чуть топорщился в плечах. Сняв с носа очки, он протирал их о горчичного цвета пуловер – возил вверх-вниз стёклами.

– О! Володя! – пророкотал, словно дьякон, Гапон, минуя глазами кивающего ему Шайхуллина. – Город засыпает, мафия выходит на охоту! Здорово, братан!

Плечистый со стула процедил:

– Аркадий, какая к херам мафия! Гопота сопливая!..

– Иваныч! – Гапон весело зыркнул на него: – Трёх твоих козликов кто опиздюлил?

У сидящего резко, морщинами вниз, озлилось лицо:

– И кто?!

– Да вот он! – Гапон, улыбаясь, указал на меня тростью. Вдруг пропел: – Мы ебали – не пропали, и ебём – не пропадём!.. – Озорно подмигнул мне. – Мы в милицию попали и милицию ебём!..

– А-хах! – Мужичок в джинсах жалобно всхлипнул: – Мили-и-ицию!..

– Володя! – Гапон широко распахнул однорукое объятие. Вблизи было особенно заметно, какое у него огромное лицо – красивое, но одновременно гротескное, как у персонажа комикса.

– Родился тост! – выкрикнул из своего угла лощёный.

– Погоди! – отмахнулся на него Гапон. – Дай с молодёжью поздороваюсь!

Обнимашки с Гапоном не входили в мои планы. И, надо отдать ему должное, Гапон молниеносно сориентировался, спикировал из объятия в пожатие. Затем осторожно попятился, будто хотел меня рассмотреть получше.

Оглянулся на своих ошарашенно:

– Кле́щи! – и выразительно встряхнул будто бы отдавленной кистью.

Я почему-то не мог отвести взгляда от гапоновских туфель: чёрных, лоснящихся, с узорным тиснением на коже. Когда-то в бане я так же уставился на его потеющую культю.

Он проницательно воскликнул:

– Удивлён, дружище? Здравствуй, мама! Возвратился я не весь! – шлёпнул коротким шажком. – Вот нога, её на вешалку повесь!..

– На вешалку-у-у!.. – джинсовый истерично заколыхался. – Пове-е-есь!..

Розовощёкий блондин произнёс с наигранным укором:

– Аркадий Зиновьевич, вы Алексея добьёте сегодня!

– Добьёт… – тот плаксиво согласился. Достал из кармана джинсов мобильник. – Бля, прозевал смс. Половина моя пишет…

– И что пишет? – вопросил громогласно Гапон. – Приходи домой, Алёша, у меня пизда хоро́ша?!

– Пизда-а хоро́ша-а! – заверещал мужичок, а застолье подхватило, размножило его истерику гогочущим многоголосием – точно безмозглое стадо гусей с растопыренными крыльями побежало из угла в угол.

Я поймал себя на том, что улыбаюсь, хотя гапоновские прибаутки, нарочито похабные, словно бы из репертуара какого-то площадного балаганчика, не показались мне особо смешными.

Гапон снисходительно пожурил изнывающего Алёшу:

– Ну вот чего ты ржёшь-то? Смешно дураку, что нос на боку?

– На боку, блять!.. – Алёша согнулся пополам, как от удара под дых. – Пиздец!..

– Пиздец, – наставительно поправил Гапон, – это когда ноги холодные и бирка на пальце!

– Холо-о-одные! – вывел Алёша плачущим фальцетом. – На пальце!..

Гапон точно и не острил, а вёл на ринге расчётливый бой, метко и безжалостно осыпая противника ударами.

Лишь мужчина у подоконника не смеялся. Он уже надел очки и сделался похожим на киношного Женю Лукашина – белобрысого опечаленного интеллигента. На лице у него застыла тоскливая гримаса.

– Аркаш! – сдобно воскликнул лощёный. – Созрел тост!

– Момент, – перебил Гапон. Повернулся ко мне. – Давай, Володя, познакомлю тебя с народом. – И начал церемонно: – Который орёт, как потерпевший, – рыжий сдавленно захрюкал, кивая, – на самом деле наш деловой партнёр, соучредитель фирмы “Пигмалион”. Литьевой мрамор, гранитополимер и вся сопутствующая поебень. Ну, и по совместительству мой свояк. Алёша, это Володя…