Михаил Елизаров - Земля

Тот среагировал незамедлительно:

– Что, простите? Гипохрония? Я правильно расслышал?

– Профессиональный новояз, – пояснил я. – Ну, вот знаете, в горах на высоте случается высотная гипоксия, проще говоря, кислородное голодание, вызывающее панику. А на кладбище – гипохрония.

Я более-менее помнил, как объясняла гипохронию Алина, но почувствовал, что сейчас понимаю всё совершенно по-другому, и это уже полностью моя оригинальная мысль и догадка.

– Я говорил, что в бытии-в-смерти время закончилось. Но люди так устроены, что для собственного спокойствия должны воспроизводить его линейную иллюзию. И вот они прутся с этой иллюзией времени на кладбище, как с кислородными баллонами. Пока есть воздух, то есть время, всё нормально. Но если пробыть на кладбище излишне долго, то начинается удушье от временного коллапса. Просто время на кладбище вроде идёт для нас – живых, но для умерших его больше нет, они покоятся и в безвременье, и под землёй, где, в свою очередь, нет нас, потому что мы-то ещё не умерли. Как только человек начинает понимать, что времени нет ни у кого и его баллоны всегда были пусты, то ему становится страшно…

– Кстати, хороший вопрос… – сказал Глеб Вадимович. – Вот действительно, к кому, если вдуматься, люди ходят на кладбище? Можно же сообразить, что некого там навещать! Кости гниют в земле, душа где-то там в условном… э-э… – вместо определяющего слова он вяло пошевелил пальцами, изобразив танцевальный “фонарик”. – Тогда что это? Просто визит вежливости к отеческим гробам? Остаточный рефлекс языческого культа предков?

– К гробам – ещё ладно. Как раз можно понять… – задумчиво отозвался Денис Борисович. – Вот с кем или с чем коммуницируют орды некромантов? Хотя это, конечно, больше к вам вопрос, Глеб Вадимович…

Меня зацепило, что москвичи вместо того, чтобы оценить мою гипохронию, косвенно отвечают зачем-то на пустой и риторический вопрос Гапона. Тот, наоборот, оживился, а до того сидел приунывший и даже не перебивал меня.

– С духом покойника общаются! – радостно заверил Гапон. – Вы же сами, Денис Борисович, сказали: “Я там, где моя смерть”. Вот они и привязаны к месту, где тело! Ну, как привидения в за́мке.

– А вы что думаете? – проговорил Денис Борисович, массируя свою обвислую мочку. Я даже не сразу понял, что обращается он ко мне.

– Потустороннее – материя отзывчивая, – машинально вслед за ним я потрогал себя за ухо и с отвращением понял, что оно жирное от пота и пережитого волнения. – Подозреваю, что если на кладбище, да и где угодно, начать активно ворошить метафизику, то она откликнется. Только непонятно, какой мистический объём она примет, Ктулху, Гекаты или же безымянного юнгианского архетипа из коллективного бессознательного. Потустороннее – всегда кот в мешке…

– Но котик этот хотя бы Шрёдингера, надеюсь? – Денис Борисович тонко, в ниточку, улыбнулся. – И что же, вы, когда работали на кладбище, часто встречали таких вот искателей?

На самом деле я обрадовался этому вопросу, потому что запас Алининых могильных парадоксов заметно истощился и в арсенале оставались только мелкокалиберные поговорки. Я решил, что не будет в том большого греха, если выдать весёлое гонево Антоши Харченко за личный кладбищенский опыт. Тем более я же своими глазами видел петушиную голову в собачьей пасти, сам перерисовывал сигил с демоническим кроликом…

– Этого добра, думаю, на каждом кладбище полно, – сказал я. – Раньше, может, поспокойней было, а сейчас в Москве прижали оккультную шелупонь, и они рванули к нам…

– Да что вы говорите… – сдержанно удивился Денис Борисович. – И кто же это? Сатанисты?

Я повёл плечом:

– Все боги – личины хаотичной, первородной силы, которая по коллективному запросу принимает определённую форму. Сатана – лишь персонификация всего негативного в христианском эгрегоре.

– Лучше и не скажешь, – покивал Денис Борисович и повернулся к Гапону. – Аркадий Зиновьевич! Какие же у вас работники-то подкованные! Прям не ожидал!

– Так говна и не держим-с, Денис Борисович! – Гапон чванливо оскалился, но мне показалось, что в глубине души он обижен и уже ревнует москвичей ко мне.

Поразительно – похоронный загорский clown действительно дорожил общением с этими непонятными людьми. И не просто дорожил – упивался, гордился сложностью совместной беседы, своей причастностью к чему-то элитарному и высокому…

– Мало ли кто на кладбищах втихую бесоёбит, – я бывало улыбнулся. Заодно удачно ввернулось и Антошино задорное словечко. – Вудуисты, колдуны и колдовки, язычники, смертолюбы, кромешники всякие. Да просто психически неуравновешенные люди…

Гапон откинулся на спинку кресла:

– Чего только не бывает: и на “а” бывает, и на “б” бывает, и на “ё” бывает!..

– И чем же они там занимаются? – спросил Денис Борисович.

– Ритуалы, обряды. Порчу наводят. Знающие люди говорят, что в полнолуние на втором городском – это где я работал – аншлаги. Петухов режут, фотографии со времянок воруют…

– А фотографии-то зачем? – недоверчиво опешил Денис Борисович.

– Берут зеркало, прикладывают к нему фотографию покойника и настаивают мёртвое изображение – как водку на лимонных корках. Что потом с этим зеркалом делают, понятия не имею. Может, мёртвых солнечных зайчиков им запускают. А есть которые в свежие могилы закапывают нижнее бельё своих врагов – для порчи. Потом, когда памятник ставят вместо времянки, находят такие вот сюрпризы…

– Это ведь нарушение общественного порядка! – не переставал удивляться Денис Борисович.

– А я при чём? Оккультные гопники – не моя забота.

– Но вы разве не в службе охраны работали?

Я покачал головой и произнёс фразу, которая невольно стала моей визитной карточкой за минувшие два года:

– Землю копал.

Денис Борисович заинтересованно подался вперёд:

– Уж простите за праздное любопытство, но не удержусь и спрошу, пользуясь случаем. Сколько по времени копается обычная могила? В среднем?

– От грунта зависит, времени года, – ответил я скромно, хотя самодовольство так и распирало меня. – Летом можно и за два часа уложиться, а зимой, когда земля промерзает… – я многозначительно помолчал.

– И тогда что? – спросил озабоченно Денис Борисович. – Отбойным молотком?

– Какой молоток? Туда и компрессор не протянуть. Только ловкость рук. В крайнем случае грунт прогревать, покрышки жечь, чтоб оттаяло, а потом ломом, киркой. Я вот однажды копал весь день и ещё полночи, пока положенный СНиП выдолбил, а это полтора метра от крышки гроба, фактически два метра в глубину. Четыре, считайте, кубометра…

– Ничего себе!.. – аж присвистнул Денис Борисович. – Слыхали, Аркадий Зиновьевич?