Леонид Лушников - След заката

— Вода еще холодная. Простудятся! — проговорил Березин, дивясь ловкости сорванцов, забыв начисто, как сам прыгал весной со скал Айгир-Камня в бушующие воды порога, бахвалясь своей ловкостью и силой перед местными девчатами. Полина каждый раз сжимала кулачки и приседала, но потом радостно кричала, когда голова Николая появлялась над бурунами валов, а потом он вылезал на берег в капельках воды. Хотя и сжимал сердце холод, но Николай, сдерживая дрожь, шел мимо сверстников к черноволосой девчушке, сторожившей его одежду… «Когда это было?!» — выдохнул Березин, жалея пролетевшие годики, да не так, как хотелось.

— А че им будет? — вяло перебил мысли Березина водитель. — Деревенские… Закаленные… Это в городе чихня! У нас мужики растут, товарищ Березин. В управление?

— Жми прямиком в Бересеньку!

— Есть!

Березин покосился на коренастого водителя. Из-под рубашки виднелись полоски флотской тельняшки. Все тут уже для него чужое. И стало скучно, как на поминках. «Провожу Сашку и домой!» — мысли рубились в противоречии. Да и что тут накоплено? Все растерялось. А ведь с пеленок!.. Прошлое уж не вернуть никогда…

Над головами торжественно плыла розово-белая тучка, плавно гонимая на север южным ветром, туда, где синел дикий отрог Лосиного урочища, утыканный остроконечными пиками пихт, изрезанный узкими каменистыми ущельями с торчавшими башенными серыми останцами. Солнце, вставшее уже вполдуба, нежно струило над прибрежными ноздрастыми валунами языкастое марево, пригревало бабьи спины и споро слизывало апрельскую жгучую росу.

— Ну, подружки, пора правиться к дому. А то батя зашумит да еще в поиски ударится, — проговорила с придыхом Катерина Ястребова, потирая тыльной стороной ладони натруженную наклонкой над лугами спину, тяжело плюхаясь раздобревшим задом на травку рядом со своей корзиной, полной темных сморчков с куполообразными морщинистыми шляпками. Правда, на дне еще лежало семь пучков дикого лука и щавеля.

— Ты не лишка нагрузилась, девка!? — озабоченно спросила ее Зоя, присаживаясь рядышком, старательно подбирая под себя подол черной юбки, скрывающей пышные женские прелести. — А то давай мне отсыплем…

— Сой-де-еет! Больно ты седни добрая, Зойка!

Та молча отвернулась, пряча полыхающий жаром лик и не сходившую с него какую-то порочную улыбку, будоражившую ее с самого утра.

— Пусть сама тащит, раз набрала. Жадность губит человека! — жестко и насмешливо отозвалась Соня Ветрова, коренастая и крепкая женщина, со спины совсем не похожая на бабу, одевая в защитный полукомбинезон и тельняшку с коротким рукавом. — Ты, Катька, никак двойню носишь! В те разы пузо у тебя поменьше было. А ныне, как у крольчихи. Куда тебе? Ладно уж, помогу донести до дому твою корзину, а то родишь еще в бурьяне, как тогда, — подобрела Соня. — Ну, пузо!.. Чисто кобыла!

— А у тебя, как у скакового коня, живот к хребтине прирос. Ха-ха-ха! Завидки, что ли, берут? — весело откликнулась Катерина, превозмогая боль в пояснице.

— Чему завидовать?! — Соня сняла широкий офицерский ремень, сцепила свою корзину с сестренкиной и легко перекинула их через плечо. — Ну, теперь — шагом марш! — Ее слегка задели слова Катерины, но она решила не вступать в перепалку.

Катерина кряхтя сначала встала на четвереньки, а потом уж поднялась на ноги. Ворочая синими белками глаз, пошутила:

— Есть, товарищ командир! — Она выпучила впереди без того огромный живот, притопнула мужниными сапогами со стоптанными на одну сторону каблуками.

— Корова! Ой, не могу! — зашлась в смехе Соня, трогаясь впереди всех. Зоя посмеивалась втихую.

— Замуж тебе надо, Сонька! — тяжело отдыхивалась позади Катерина, нисколько не обижаясь на насмешку. — Родила бы, какого завалящего. А то и не испытаешь бабского счастья.

— Подумаешь, счастье! Этого мне еще не хватало, — Соня откровенно щурила красивые черные глаза, с такими же острыми, словно кинжальными, зрачками, как у отца, пронизывающими собеседника насквозь. — Замуж?! Скажешь тоже… Пеленки, подгузники, горшки… Не!.. Не для меня. Увольте от такой радости. Я создана, бабоньки, для йеба. Там мне парить! А на земле чахнуть?! Нет! — Соня воздела руки вверх, к синему небу. — Мне судьбой прописано. А пополнять человеческий род Катька будет. Мне мужиков без забот хватает, — похвалилась она. — А ты чего помалкиваешь, монашка? — развернулась она к Зое, вышагивающей чуть позади. — Вижу, не разделяешь?!

— Нет! — Зоя перекинула корзину из левой руки в правую, повела головой. — По нужде… Может быть, и найдется, а по жизни… Нет, Сонечка!

— Эх, Зойка! — укорила ее Соня. — С твоим голосищем не в монахини идти, а на сцену! — она легко, по-мужски, перепрыгнула через широкую промоину ручья. — А я мечтала со школы! Но небо перевесило!.. Та же песня…

Зоя ничего не ответила на намек, только помрачнела. Катерина же иронически фыркнула, помня еще с детства, как Сонька орала благим матом в школьном хоре, мечтая стать артисткой. Но учитель пения выгнал ее из кружка, как безголосую и глухую к музыке, посоветовав: «Иди, Соня, гудком работать на паровоз!» Та обиделась и больше никогда прилюдно не пела.

Возле Белой Гремучки, мелководной речушки, чистой и радостной, где в изобилии водилась пеструшка, меленькая рыбешка семейства форелевых, разрисованная, будто в сарафане, впадающей в Бересень по белой меловой отмели, напротив скалистого лога, уже до дна пронизанного светом солнца, Соня внезапно остановилась, поспешно поставила корзины на россыпь галечника, обратилась к Катерине:

— Посмотри, Катька, что-то у меня по пояснице ползает. Уж не клеща ли подцепила?!

— Спускай свои помочи.

Катерина уверенно и деловито выдернула из армейских штанов рубаху, потянула вниз пояс до белого и широкого развала поясницы, повела ладонью вглубь, в бабье тепло. От чужого прикосновения тело женщины мгновенно пошло пупырьями гусиной кожи, напряглось.

— Ну, чего там? — Соня нетерпеливо пялилась через плечо, выкатывая глаза. — Впился?!

— Вроде бы ничего нет! — Катерина гладила бархатистую кожу. — А ты, Сонька, белая, как гусыня. А еще десантница!

— Не твое дело. Гляди! — грубовато проговорила та.

— А задок! — продолжала с издевкой Катерина. — Может потягаться с племенной кобылкой. А че ты жмешься?! Стесняется, — Катерина озорно подмигнула Зое, с трудом сдерживающей смех и ожидавшей от золовки еще какой-нибудь выходки. — Хвалишься мужиками… А может, ты еще целка?! Зойка, давай ее пощупаем, как куру! — Она бесцеремонно запустила руку дальше, под резинку трусов.

Соня отскочила, как ошпаренная, закричала волнующим баском:

— Хулиганка!.. Я тебе пощупаю! Была ты хабалкой и такой осталась! Не зря себе Алешку в копне вырыла…