Леонид Лушников - След заката

— Да-а-а!.. Любит она Сашку до сего дня! — прошептал он с сожалением. — Такая любовь!.. Парадокс какой-то?! Тюремщик… Тот самый мусор, как именовала она, а дорог и мил. И где все началось? Подумать страшно! — Он оглянулся, не слушает ли кто его нашептывания, и продолжал уже мысленно: «Видел я те места! Мрак! А там все случилось между ними. Столкнулись два человека в земном аду!.. Расскажешь, и не поверят. А Алексей!..»

О Ястребове Николай Петрович всегда думал с большим уважением и восхищением, глядя на то, как тот несет повисший на его плечах груз да еще с чистым сердцем. «Вот кто не предаст! Ну, хватит!»

Николай Петрович глянул на часы. Лететь осталось до нового Красноярского аэродрома, построенного уже без него, примерно минут десять — пятнадцать. И опять мысли потянули его в прошлое. Катер бороздит Бересень… И после ужасов войны родные края казались еще красивее!.. Даже измена Полины, о которой он думал в боях и на привалах, прошла как-то вяло, не опалив ветром злобы и невзгод. Хотя!.. Может быть, поэтому еще холостяк. Юношеская, любовь как рана. Да-а-да! Поначалу ударило, как током. И тут же запылилось поверхностно, как первый осенний снежок, растаявший с восходом солнца. Матвей Егорович был рядом… И офицерское самолюбие не взыграло, задело слабо. Так, чиркнуло касательно, словно пуля на излете… Столько лет войны!.. Николай Петрович только спустя время понял, как тяжела была тыловая ноша… и любимых, и родных. Помимо забот о личном выживании, мечом висела над головой тревога за близких, оставшихся на родине. Да и за Полину… Кто шел в атаку — тот знает цену жизни! Не забывается и то почтение селян, разглядывающих его, словно он только что вынырнул из омута, совсем затмило потерю. Из их призыва вернулись живыми только трое: он, Круглов да Димка Боровой. А к вершине власти в мирное время взлетел только он. «Да! Пролетела молодость шелестящим крылом и исчезла в пространстве годков! Алешка тоже поднялся, — с белой завистью вспомнил он опять шуряка. — Если бы не числился в бегах!.. Высоко бы пошел… Держит его, хотя он об этом, кажется, и не думает. Строгает детей, хозяйство ведет… А я!.. — Николай Петрович вспомнил первые наказы отца, когда отгулялись, и нужно было ехать в Темирязевское, занимать должность:

— Ты не торопись, Колька, с женитьбой. Сейчас на тебя бабы бросятся, как на сладенькую приманку. Я те сам найду такую, чтобы не слепла от твоих орденов да должностей. Сашка не то!.. Подзастрял в зонах! Там и баб-то толковых нет. Вон Катька невестится. Обрасту внуками!..

— Не оправдал я, батя, твои задумки, — прошептал Николай Петрович. — Сашка и там нашелся… И внуков дал. Катерина…

Мигнула и загорелась на табло надпись: «Пристегнуть ремни». И тут же в динамике раздался полусонный голос стюардессы:

— Товарищи пассажиры! Просим пристегнуть ремни и не вставать с мест. Наш самолет пошел на снижение…

— Уж если пристегнемся, то точно встать не сможем! — коряво пошутил сразу же проснувшийся толстяк. Успокоенная физиономия и добродушная во сне сразу же преобразилась, как только девушка, обдав ряды духами, остановилась напротив и молча протянула подносик с леденцами. Мужчина левой рукой сграбастал горсть конфет, а правой попытался незаметно погладить стройную ногу девушки, затянутую в бежевый капроновый чулок. Красивое и холеное лицо бортпроводницы не дрогнуло, только большие серые глаза холодно посмотрели на старого ловеласа. Березин от конфет отказался. Ему до зуда в кулаках захотелось дать по морде этому нахалу, но он сдержался и прильнул горевшим лбом к холодному иллюминатору, в котором исчезли звезды и облака, а по фюзеляжу хлестала заволочная мокрота, и самолет трясло, словно он не летел, а мчался по ухабистой дороге, не разбирая пути. Наконец-то самолет, пробив толстую облачность, резко коснулся шасси мокрой от дождя полосы и, сбивая скорость, резво побежал вдоль низких посадочных огней, заворачивая к зданию аэровокзала, слабо мерцавшего неоновыми окнами.

Пока проводились все посадочные процедуры и подходил трап, дождь закончился. Березин вошел в небольшой зал, полный пассажиров, готовившихся в обратный рейс, огляделся: знакомых вроде бы не видно. «Придется ждать рассвета и ловить такси до Бересеньки. А Назаров тут развернулся, не то что Козырев. Хотя время другое! После войны нужно было людей накормить, и не до роскоши», — подумал Николай Петрович, направляясь к ресторану, уже распахнувшему свои двери к прилету, в надежде там скоротать время да и пополнить существенно изголодавшийся желудок. Проходя мимо газетных киосков, Николай Петрович за спиной услышал окрик:

— Товарищ Березин! Николай Петрович… Березин резко обернулся. От выхода медленно и вальяжно шествовал Анвар Галимзянович Назаров и широко улыбался. На нем был вельветовый спортивный костюм и на ногах кроссовки. Николай Петрович сообщил о своем приезде только родным. «Батя разнес! — промелькнула недовольная мысль. — Хотя в обкоме полно старых служак, которые работали под руководством Назарова и любили его».

— Ну, здравствуй, Коля! — Назаров широко раскинул руки и с ходу обнял Березина, похлопав его по широкой спине. — Что-то ты стаял на обкомовских харчах? А-а-а! И не сообщил!.. Ладно, у меня в ваших пенатах своя агентура. Ха-ха-ха! — Он громко рассмеялся, увлекая Березина к выходу.

— Заметно!

— А как ты думаешь? — не то шутил, не то говорил серьезно глава района. — Я же разведчик и всю полковую разведку к себе перетянул…

Хотя всю ночь шел нудный обложной дождь, но к утру развеялось и прозрачность, облитая весенним светом, вылупилась над селом. На иссиня-белесом небе все еще кучились остатки облаков, с неохотой белыми шапками медленно уплывали по ветру на восток, туда, где синели хребты Урала, чуть-чуть прикрытые заволокой недавнего ненастья, за которым чудилось еще не взошедшее солнце. Влево от аэропорта пестрели крыши села, влажные от дождя, а справа малахитово блестела озимь, распоротая ровными рядами «сталинских» посадок. Зеленоствольные осины еще не совсем распустили почки, и пахло приторно, сладковато…

Николай Петрович, прежде чем сесть в машину, огляделся и вдохнул полной грудью воздух, насыщенный запахами и влагой.

— Красотища!

— Да-а-а! Дух родины сладок!..

Все здесь было близким для Березина. Еще до войны, когда он учился тут в сельхозшколе, садили они эти полосы. Где-то тут есть и его деревцо. Может быть, вон то, что стоит выше всех на скате склона, сбегавшего к Бересеньскому речному порту. «Построить дом, посадить дерево и воспитать детей, — вспомнил он старинную мужскую притчу, глядя на мелькавшие стволы. — Деревьев я насажал… А вот второго и третьего не довелось сотворить. Хотя, как посмотреть. Женщины-то были!.. И дома строил… Целые поселки». Березин отвернулся от окна, глянул на сидевшего рядом секретаря райкома. Назаров за это время, пока не виделись, почти не изменился, только добавилось на волевом лице морщин да шевелюра, всегда непослушная, еще больше подернулась пеплом, хотя после хрущевских чисток в партии, ему досталось больше всего. Чуть из партии не исключили. Но нашлась в недрах центрального комитета лохматая рука, и направили в родные места сменить постаревшего и больного Козырева, своего учителя и командира в Гражданскую войну.