Леонид Лушников - След заката

— Дела идут, контора пишет, кассир деньги выдает… Так шутит твой отец, — усмехнулся Назаров с тихой грустью. — А если серьезно, то движемся, как паралитики: то скачем, то плетемся и неизвестно куда — назад или вперед.

— Ну, отец скажет еще не то… А если языком более понятным? И в чем загвоздка?!

— В общем-то нормально живем, Коля. — Лицо Назарова покрылось пятнами. — Посевная идет вовсю… Лесок государству даем согласно плану. Гуляем на праздниках! Езжу уж месяц по району, встречаюсь с людьми. Ну и хочется всех поздравить с Победой… На всех одна! Как поется в песне. Вчера темирязевских ветеранов труда и войны собирали. Ястребов, твой шуряк, выступал с речью от районной партийной организации. Хороший мужик! Думаю двигать его вперед! Ну, так вот… Всем подарки вручили. Трифонову достался набор кухонных ножей. Марфа по этому поводу на весь зал сострила: «Ну, теперя мне жизни и вовсе не будет. То с топором гонялся, а сейчас с ножами!»

Березин захохотал. Сквозь смех выспрашивал, глядя в бритый затылок водителя:

— Ох-хо-хо! Ну, а что… Трифонов? Он таких шуток со стороны баб не любит. Пьяный был?

— Да нет, Коля, трезвый. А народ хохотал до упаду. Наш герой аж побелел весь. Чудится мне, досталось Марфе дома на орехи. Матвей Егорович из больницы выписался. Ему, как охотнику, мы ружье припасли. Заеду и лично вручу. А вот насчет Алексея надо бы коллегиально подумать. Партиец и работяга, каких не сыскать… Вот такие дела, если коротко.

— Насчет дяди Матвея знаю. Хотел его в обкомовскую больницу пристроить. Отказался. Мне, говорит, Коля, со своими-то лучше болеть, чем с чужими. Понимаешь?!

— Понимаю!

— Одни рвутся поближе к теплу всеми силами, — продолжал Березин, — а других арканом не затянешь. Разошлись мы с народом, как в море корабли…

Назаров не ответил. Николай Петрович отвернулся к окну, разглядывая проплывающую обочину дороги, думал с напряжением и беспокойством: «А Алексею-то еще нельзя выпячиваться. Справлялся в прокуратуре: «Реабилитации не подлежит. Срок давности на таких людей не распространяется», — ответил ему чиновник. И если раньше Березин сам управлял движением Ястребова, защищал, как мог, от опасностей, то теперь!..

Мысли Березина перебил Назаров, думавший в это время о том, как бы Березин в свободное время не начал копаться в огрехах лесного хозяйства, а их было много:

— Гриша, завези меня в райком, а товарища Березина доставишь в Бересеньку. А то, может, зайдешь? — взял он за локоть бывшего своего ученика. — С год уж не виделись. Коньячок у меня стоит в сейфе. А?! Поговорим наедине…

— Ну что же, можно попробовать твой коньяк. Поди, Красноярского разлива. Суррогатик! — улыбаясь, проговорил Березин, внимательно вглядываясь в лицо Назарова. Тот шутливо возмутился:

— Ну-у-у!.. Обижаешь, Коля! Армянский… Пятизвездный. А наш спиртзавод пшеничку гонит. И не плохую. Советую поднажиться. А то сейчас ведь дефицит.

— Я теперь редко употребляю…

Березин согласился без особой охоты. Не хотелось обижать старого товарища. Вся его карьера двигалась при помощи Назарова. И звездочка им выхлопотана. Но дома его ждала большая гулянка… И волнующая встреча с Зоей!

Машина легко подминала под себя влажное еще шоссе, оглашая шумом мотора сиреневые палисады села. На площади, возле старинного особняка, где располагался райком партии и исполком, водитель затормозил. Назаров вышел первым, протянул узкую ладонь к Березину, проговорил усмешливо:

— Прошу, Коля!

— К празднику полным ходом готовитесь? — спросил Березин, с удовлетворением оглядывая рабочих, прибирающих площадь и с любопытством посматривающих на земляка.

— Прибираемся, Коля. И к праздникам, и для тебя…

— Для меня-то зачем?! — нахмурился Березин, изогнув черную бровь. Такие слова ему не понравились. — Не чужак же я?!

— А то тебя квасом встречают в других хозяйствах! — заговорил Назаров с насмешкой. — Так уж у нас заведено, Коля. В армии газоны красят, а у нас… А-а-а, чего там. У власти, Коля, люди меняются…

В кабинете первого секретаря райкома партии со времен Козырева ничего не изменилось. Только на месте портрета Сталина висел грубо намалеванный местным художником Брежнев. Березин сразу понял, что хозяин кабинета не очень-то уважает генсека, раз не захотел иметь у себя за спиной стандартный облик вождя партии, утвержденный Центральным комитетом.

Назаров без суеты вынул из сейфа, стоящего в углу початую бутылку коньяка, с усмешкой проговорил:

— Придется без закуси. В райкоме ни души… Все на посевной. А самому бежать в магазин некогда.

— Ну, без закуси — так без закуси. Трифонов никогда не закусывал, а живой! — пошутил Березин.

За журнальным столиком сидели около часа, выпив весь коньяк до донышка. Поначалу вели разговор о делах, а потом коснулись самых больных мест, может быть, не только в областном масштабе, но и по всей стране.

— Сказочные места у нас на Урале, Коля. Тут бы курорты разводить. Источники проливают свои целебные силы зря… А мы все беспощадно сметаем! Конечно, без леса мы не проживем. Но отношение к нему, как к чему-то дармовому. Не понимают верха! И это чревато. Прошлый раз ездил за Ленинское, где когда-то были лагеря твоего братца. Прости! — Назаров вскинул голову, но обиды в глазах собеседника не заметил. — У нас принято о покойниках плохо не говорить. Пустыня, Коля! Пни, пни — это удручает! Тут и моя вина есть!.. Знаешь…

— Виноватых сейчас не найдешь, — угрюмо перебил его Березин. — Мы-то восстановлением леса не всегда занимались, а уж зэки и подавно! Да и война! Был принцип: пили больше — тащи дальше. Саша тогда тоже переживал. Мы-то могли увильнуть от плана. Старые запасы хлыстов со складов вывезти, а то и списать на топляки, когда молью сплавляли. А у них на корню счет вели…

— Да! Я понимаю, — согласился Назаров, впиваясь сталистыми глазами в собеседника. — Душа противится и не воспринимает. Я сам требовал: план и еще раз план. И ордена получали… А Трифонов наследил в тайге! Не признается. Сталинской поговоркой отмахивается. Лес рубят — щепки летят! Ну, ладно. А что в обкоме? Расскажи. Мы же по директивам…

— А говоришь, разведка!

— По телефону всего не скажешь. Дела в партии мы по дыханию жизни знаем. А вот что в самом котле варится?!

— Варим не мы, а Москва. Мне кажется, что мы постепенно скатываемся в бездну. Коммунистические лозунги только на словах. В деле подхалимаж, взяточничество, хамское разграбление душевных ценностей и какая-то вялость. Знаешь, вот закат иногда оставляет неприятный след. Так и мы следим… Трубим в фанфары по пустякам, пустозвоним, топчемся на месте, как прикованные слоны, тужимся, а разродиться не можем. Или наши вожди не знают, что дальше делать в государстве, или не хотят. Им без забот сладко живется. Мы вроде бы те же, что и раньше, но уже не те…