Михаил Зуев - Седьмое дао дождя

Где я? Почему я не вижу ее лица? Почему меня слепит этот проклятый прожектор? И почему так дрожит рука?

Я знаю! Я буду весь вечер смотреть на этот прожектор, закрывая его только очередной кружкой эля. Тогда — тогда мои глаза перестанут видеть. Только — сполохи. Только — цветные пятна. Тогда — я спасен.

Тогда — я не увижу ее лица.

Еще три глотка. Каждый раз, как последний. Эгей, Ми-и-шья, ты почему ничего не ешь? А, да, салат. Ну конечно. Так что сказала Лу, когда ты притащил эту собаку? Ну и? Вот весело! Я от нее не ожидал! Эх, Майк, ты бы с ней полегче, она ведь у тебя золотая женщина...

И еще четыре глотка. Нет, так дальше сидеть невозможно. Надо подняться, чтобы не лопнуть. Вот она, дверь заветная, там, справа от стойки. Только надо улучить момент. Так, сначала — две минуты смотрим на лампочку. До разводов, до кругов. Потом — быстро, быстро, в своей слепоте, наощупь, мимо стойки. Желательно — бегом. И желательно, когда она окажется в противоположном конце зала.

Удачно. Повезло. Порядок. Спокойно. Сейчас ты пойдешь назад. Ха-ха. В реструме лампы дневного света. Они, они, они — они меня не слепят! Это невозможно. Лицо под струю прохладной воды. Еще, еще. Сейчас я дерну дверь — и все будет хорошо. Она точно будет на кухне, а я успею добежать до столика и опять уставиться в этот прожектор. Черт с ним, что лампочка. Эта лампочка — мое спасение.

Дверь на себя. Шаг вперед. Полутьма у стойки. И — широко открытые серые глаза, удлиненное каре, легкая каштановая челка. Маленькая родинка на левом виске. В полуметре от меня.

Как я просчитался. Я все вижу. Нет больше кругов в глазах. Опять этот шум в ушах. Теперь только он может меня спасти. Но мне не пройти. Очень узко. А она стоит напротив, теребит свой белый передник — и смотрит, смотрит, смотрит. Мне в глаза. А здесь узко. А веки не прикрываются. Я парализован. Я не могу отвести взгляд.

Опять шум в ушах. Что-то тикает. И опять нет следующего удара сердца.

Майк, давай обойдемся без десерта. Мне что-то не по себе. Я — на улицу. Подышу немного, хорошо?..

Если она подойдет принимать заказ на десерт, я этого не вынесу. Майк, как ты не понимаешь? Пузатик, дружок, милый, родной, добрый, мне бежать надо отсюда — сейчас, немедленно, навсегда!

Снова — до боли — прожектор, прожектор, прожектор. Это мой мартини? Туда его. Это мой коньяк? Следом! Это опять эль? И его туда! Ладно-ладно, нечего ржать! Кушай свой чизкейк, я на улице подожду. Охолонюсь. Да кончай ты ржать, маркетинг департмент! Как Лу с таким придурком уже седьмой год под одной крышей живет?!

Улица. Фонарь. Где аптека? Правильно, посмейся. Над собой. Тебе это сейчас не повредит. Раскатай губы, растяни пьяную рожу в ухмылке. Посмотри на себя в зеркало — там, в машине. Ка-ко-е зрелище будет! Уродец! Быстрее прячься в машину, уткнись лицом в колени и сиди тихо-тихо, пока пузатик ловит кайф от своего пирожного. Потом подойдет такси, быстро — перебежкой — в кэб. Только чемоданчик не забудь.

Идиот. И-ди-от.

Какого лешего он закрыл машину? Где ключи? Там, на столе. Но туда нельзя. Вот так, подержись за столб. Пусть все видят — ты просто пьян. Это бывает. Со всеми.

Что там, за спиной? Почему так жжет затылок? Я обугливаюсь от взгляда. Я уголь древесный. Мне больно. Вот опять — отнимаются руки. Потом ноги. Я превращаюсь в статую командора.

Я превращаюсь. Я вращаюсь. Я поворачиваюсь. Против своей воли. У меня нет воли. У меня больше ничего нет, кроме этой челки, этого белого передника, этих серых глаз. В десяти сантиметрах от меня.

Краем угасающего сознания — довольный толстый с гортанным воплем вываливается из дверей, делает шаг нам навстречу. Глохнет, смотрит сквозь нас и идет к машине. Пузатик, возьми меня за руку, дерни, выдерни меня отсюда! Пожалуйста, сейчас!

Сердце остановилось. Сердца больше нет. Транс. Серые глаза в пол-иссиня-черного бездонного неба. Тишина. Время остановилось. Расстояние остановилось.

Нет, оно меняется. Там уже нет десяти сантиметров. Там пять. А теперь — два.

Четыре теплых мягких невесомых подушечки пальцев касаются моей жесткой небритой горяче-ледяной скулы. И останавливаются. А глаза закрывают всё небо. Конец.

И когда я забываю как меня зовут, потому что всё заполняет тепло, запах волнистых каштановых волос, она говорит охрипшим голосом. Кантри-код. Эреа-код. Номер телефона. Она не двигается. Я не двигаюсь. Ее пальцы прожгли отверстия в моей щеке. Плоть кипит, плавится и каплями падает на тротуар. Не больно.

Резким движением Майк дергает меня за руку и пинками забивает, утрамбовывая, на заднее сидение кэба. Машина трогается. Толстый, вместо того чтобы травить очередной анекдот, почему-то отворачивается, молчит и сопит в стекло. Стекло запотевает.

Я не знаю ее имени. И семь лет, каждый день — пытаюсь забыть номер телефона.

Не стучите, молодой человек, не стучите. Входите, входите, открыто. Я сейчас, через минутку. Вот только телефонограмму для мужчины из двадцать первого номера запишу. Я сейчас.

Что говорите? Самовар не греет? А вы вилку плотно воткнули? Что? Второй день такая история? Я сейчас, я запишу электрику в тетрадь. Он завтра утром будет, всё сделает. Да вы не беспокойтесь, он человек у нас обязательный. Обстоятельный даже.

Давайте я пока чайник поставлю. Через пять минут кипяток будет. Я заварю, вам принесу. Вы же из двадцать третьего будете? Да? Из Питера? Ах, да. Из Москвы.

Да нет, что вы. Мне не трудно. Это же работа у меня такая. Мне совсем не трудно. Чай у нас тут хороший. Цейлонский, настоящий. Чего-чего, а чаю в магазинах сейчас много. И в пакетиках, и в баночках, и в коробочках. Глаза разбегаются. Сослепу-то не поймешь — где какой, какой лучше, какой хуже. Все хороши, говорите? Наверное, наверное... Да, теперь всё иначе. Вы правы.

Надолго к нам? Ах, вот так. Ну, понятно. На комбинат? Линию монтировать? Нет? А я-то думала. У нас тут пять мастеров два месяца жили. Да-да, у немцев линию ставили. А вы, значит, по коммерческим делам. Ну, так это хорошо. Хорошо, что к нам люди ездят. Не забывают наш городок.

Что, говорите, понравилось? Никогда деревянных тротуаров не видели? Так у нас же тут без них никак. То зима стоит долгая, а то, как потеплеет, всё и развезет. А деревянные тротуары — это так удобно. Чисто, мягко. Доски пружинят, поскрипывают, когда идешь. Я, честно признаться, не понимаю, как по асфальту-то ходить. Ноги устают.

Не устают, говорите? Это вы сейчас, пока еще молоды. А потом, как пятый-шестой десяток пойдет, вот тогда... Тогда очень даже деревянные тротуары приятны в ходьбе, помяните мое слово.

А вот и чайник вскипел. Ну что, я заварю да вам отнесу? Не хотите? Да ну что вы, не мешаете вы мне совсем. Ночь впереди длинная. Телевизор? А что телевизор? Что там покажут-то? Ладно. Давайте здесь чай пить. Давайте, садитесь вот поудобнее. Кресло глубокое, мягкое. Каминчик сейчас зажгу. Тепло будет, уютно.