Михаил Зуев - Седьмое дао дождя

Тем временем подошла его очередь — как раз, когда изможденный грузчик крюком стал втягивать за прилавок ящики с только что привезенным молоком и сосисками. Когда свертки с колбасой, пакеты с молоком, хлеб, сосиски, масло и маргарин, а также две банки с сайрой в масле перекочевали с прилавка в две раздувшиеся от обилия продуктов авоськи, настроение у Ивана внезапно улучшилось. Он широко улыбнулся продавщице, заграбастал авоськи и пружинистым шагом вышел из магазина.

На улице Иван достал из кармана две трехкопеечные монеты, дождался, пока девчонка в белом переднике нальет ему большую кружку бочкового кваса, и отошел в сторону.

Заглатывая терпкую кислую холодную жидкость, Иван смотрел на просыпающуюся улицу, на зеленеющие ветки деревьев, на бликующую солнцем упругую струю воды, вырывающуюся из медленно ползущей вдоль улицы поливальной машины, и все шире и шире улыбался. Ему было хорошо.

Один из гаражей во дворе был открыт. Старый Панкратыч, с деревянным протезом вместо правой ноги, бродил вокруг своего «Москвича». Капот и багажник машины были открыты, тусклая лампочка в глубине гаража мерцала, освещая грязный верстак с разбросанными на нем болтами, масленками и отвертками.

— Здорово, дед! — весело сказал ему Иван.

— Здравствуй, здравствуй, Иван Петрович! — прошамкал беззубым ртом Панкратыч, — ну как оно, твоё-ничего? — и хитро улыбнулся.

— Да ничего, спасибо, потихоньку. Помочь? — осведомился Иван.

— Ну, помоги, коли не шутишь. Поставь машину на домкрат, будь другом, а то мне с моей костяной-то тяжеловато будет, — ответил Панкратыч, и ни с того, ни с сего смачно, в три этажа, выругался.

— Сейчас, Панкратыч.

Иван поставил авоськи на ближайшую лавочку, зашел в гараж, достал из багажника «Москвича» домкрат и стал прилаживать его под правое заднее колесо.

— Чего делать-то собираешься? — спросил он у Панкратыча.

— Да задний мост опять течет, сука, — буркнул Панкратыч. — Сальник, видать, мать его чтоб.

— Как дети? — спросил Иван, без видимых усилий быстро поднимая машину домкратом.

— Серега из Норильска с семьей аккурат через месяц в отпуск будет. А Лизка уже полгода не пишет, — закуривая, тихо сказал Панкратыч. И, затянувшись, добавил:

— Стерва.

Машина высоко задрала задницу. Иван обошел вокруг, для верности подсунув еще кирпичей под передние колеса, молча пожал лапу Панкратычу, взял авоськи со скамейки и пошел в сторону подъезда.

— Эй, Ваня, — услышал он вслед, — пиво будешь? У меня тут две бутылки от ведьмы заныканы.

— Спасибо, Панкратыч, не могу. Скоро на работу.

— Ну, как знаешь, Ваня, как знаешь, — подытожил Панкратыч, и, поскрипывая протезом, скрылся в глубине гаража.

Дверь двадцать восьмой квартиры на втором этаже на этот раз отворилась с первого звонка.

— Ой, Ванюша, ой, милый, — залопотала Семеновна, — ой, спасибо, голубчик!

— Да ладно, мать, — смущенно пробасил Иван и стал подыматься по лестнице к своей квартире.

— А деньги? — закричала вслед Семеновна, высунувшись из-за крашеной коричневой двери.

— С пенсии отдашь, — ответил Иван через два лестничных пролета.

В квартире было совсем тихо. Только тикали ходики да на кухне ухал, то включаясь, то вновь выключаясь, старый холодильник. Не ровен час, мотор загнется, подумал Иван. Наталье на фабрике уже год талон на новый «Минск—15» обещают. Обещать-то они все горазды. А вот когда дадут?

Иван переоделся в домашнее и распахнул дверь на узкий длинный балкон, словно ласточкино гнездо, прилепившийся к шершавой, давно не штукатуренной стене. Недопиленая вагонка лежала штабелями. Иван вздохнул, взял ножовку, провел загрубелым пальцем по полотну, и стал пилить податливое дерево. Из-под блестящего стального полотна на пол потекли мелкие, приятно пахнущие опилки. Иван улыбнулся.

В выходные обобью коридор, подумал он. Потом лачком сверху. Один раз — мебельным, после — на три слоя — ленинградским, для пола. Ох и красота же будет!

Хлопнула дверь. Сынок пришел из школы, понял Иван. Он отложил пилу в сторону и посмотрел на часы.

Часы были красивыми. Очень красивыми. Тоненькими, ажурными, золотыми, без цифр на циферблате — только с нанесенными невесомой кисточкой рисками — делениями. Тонюсенькая, с волосок, секундная стрелка, мелкими шажками передвигалась, отбрасывая едва заметную тень на серебристо-матовый циферблат, прикрывая собой то толстую часовую, то длинную минутную.

Любуясь плавностью хода часов, Иван помедлил еще немного, и крикнул в открытую балконную дверь:

— Ваня, разогрей-ка обед! Да руки не забудь помыть!

Сидя напротив сына, Иван с наслаждением хлебал домашнюю лапшу. Освободив тарелку, он поднялся из-за стола, подошел к плите, открыл сковородку и положил себе и сыну по порции макарон по-флотски. Потом открыл другую сковородку, и добавил сверху по жареной куриной ноге.

Обсосав все косточки до последней, запив густым кислым холодным киселем, Иван встал, потрепал сына по вихрастой макушке, и пошел переодеваться.

Переодевшись и взяв в руку холщовую сумку с портретами четырех нестриженых обалдуев и надписью «Beatles», Иван снова зашел на кухню, где сын доедал свой обед, прислонился к косяку, строго поглядел на Ваньку-младшего, и сказал:

— Я пошел на работу. Учи уроки, сынок. Завтра контрольная по алгебре.

— Обязательно, папочка, — отозвался Ванька-младший, глядя на отца чистыми голубыми глазами.

В метро было многолюдно. Все толкались. Пахло потом. От лужи на полу несло кислым пивом. Иван притулился в нише у дверей и стал внимательно читать передовицу газеты «Труд».

Автобуса не было уже двадцать минут. Не опоздать бы, подумалось Ивану, а то ведь взгреют по первое число. Не видать тогда премии. Выйдя на конечной, Иван быстро зашагал в сторону ворот. Все же остался запас в пять минут, отметил он про себя.

Дежурный внимательно посмотрел в удостоверение, потом на лицо Ивана, потом опять на удостоверение. Вернул удостоверение Ивану и нажал на кнопку замка. Электропривод заныл, Иван потянул зеленую металлическую дверь на себя. Она скрипнула, отворилась и впустила Ивана в низкий, плохо освещенный тамбур. Иван закрыл за собой наружную дверь. Щелкнул замок. Отворилась внутренняя дверь, и Иван пошел по темному коридору.

Еще дважды показав удостоверение, и дважды «отшлюзовавшись», Иван попал в раздевалку. Раздевалка была почти пустой — зеленые стены; такие же зеленые, крашеные несвежей масляной краской, лавки вдоль них; да шкафчики в два ряда.

Иван сел на лавку, стянул с себя пиджак, рубашку, мятые серые брюки. Оставшись в одних трусах, майке и носках, он подошел к своему шкафчику и отворил дверцу. В глубине объемного шкафчика, на плечиках, висели форменная рубашка, галстук и брюки. Чуть поодаль, на газетке, стояли форменные туфли. Иван взял туфли и пару раз прошелся по ним обувной щеткой. Туфли заблестели.