Жамбын Пурэв - Гром

— Да будет так! В монархиях во главе государства стоят императоры и короли, в некоторых развитых странах — республиках, провозглашенный волею большинства президент. Но может быть, нам, согласно давним традициям, возвести на престол наиболее почитаемого хана? — предложил Намнансурэн.

Ханы закивали головами в знак согласия и погрузились в раздумье…

— В Халхе нас, ханов, четверо, значит, кто-то из нас и должен занять престол, — прервал тягостное молчание цэцэн-хан.

— Согласен, но при одном условии, — заявил дзасакту-хан. — Традицию придется нарушить. Время трудное, решается вопрос, быть или не быть монгольскому государству. — Дзасакту-хан вытер рукавом пот и, закурив трубку, продолжал: — Я, ничтожный, думаю, что мы должны избрать самого родовитого и почитаемого человека, угодного небу и всем нам, наделенного мудростью и хладнокровием дальновидного политика, способного возглавить сие чрезвычайно сложное дело. Таков тушэту-хан. Однако бремя власти для него, учитывая преклонный возраст и слабое здоровье, может оказаться непосильным, он, я полагаю, и сам так думает. Если бы мне, к примеру, предложили занять престол, я счел бы это шуткой. — Голос дзасакту-хана набирал силу, звенел: — Каждому ясно, что главой государства должен стать человек молодой, энергичный, обладающий острым умом и дипломатическими способностями, а если наступит грозный час — мужественный и решительный. Так почему бы нам не возвести на престол сайн-нойон-хана Намнансурэна?

Ханы помрачнели, призадумались. Склонили головы.

— Я преклоняюсь перед вашей мудростью.

— Сайн-нойон-хан удачлив. Может быть, так и поступим?

— Согласен с вами, уважаемые ханы. Далай-лама весьма благосклонно относится к Намнансурэну.

«Наш господин будет великим ханом», — ликовал в душе Батбаяр, не сводя глаз с Намнансурэна. А Намнансурэн порозовел, устремил взгляд на отвесные скалы горных вершин и негромко сказал:

— Уважаемые ханы! Простите меня, ничтожного. Я тронут и весьма польщен предложением дзасакту-хана, но привык трезво оценивать свои возможности и потому должен его отклонить. Поверьте, я не лицемерю, подобно маньчжурским нойонам, когда, отказываясь, они радуются в душе и молят небо, чтобы их отказ не был принят…

— Намнансурэн, ты не смеешь так говорить, — оборвал его дзасакту-хан. Цэцэн-хан повертел в руках драгоценную табакерку, отправил в нос щепоть табаку и улыбнулся.

— Уважаемый Намнансурэн! Вы, кажется, не сказали, что трон для вас высоковат, а сетуете, что шапка великого хана — чересчур тяжела. Но этим вы просто пытаетесь обезопасить себя на крайний случай. Не будет по-вашему.

— Извольте выслушать меня, уважаемые ханы. Дело тут не во мне. Каждый из нас может занять ханский престол, но не ошибусь, если скажу, что через некоторое время вам станет неугоден любой, кто его занял. Время сейчас и в самом деле напряженное, иначе зачем мы избрали бы местом встречи лесную чащу. Но кто может поручиться за то, что не будет еще труднее, что пожар войны не коснется наших юрт.

Ханы задумчиво внимали негромкому, спокойному голосу Намнансурэна.

— Предположим, вы провозгласите меня великим ханом. Уверены ли вы, что среди ваших подданных — владетельных нойонов — не найдется недовольных? Из летописи нашего государства можно извлечь немало поучительных уроков. Многие ханы, пытаясь возвыситься друг над другом, захватить как можно больше подданных и пользоваться неограниченной властью, враждовали между собой и легко становились добычей для тигра. Кончалось это тем, что они преклоняли колена перед небесно-голубыми драконами на императорских стягах. Представляю, как радовались маньчжуры при каждой новой распре наших предков. И к чему мы пришли? Стая шакалов превратила нашу страну в свое логово — шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на них!

Ханы слушали Намнансурэна, попыхивали трубками и все больше мрачнели.

— Уважаемые ханы! Прошу снисхождения за то, что утомил вас своими речами. Итак, необходимо избрать главой государства человека, за которым в этот трудный час пойдут все: нойоны и крепостные, ламы и миряне, богатые и бедные. Полагаю, что в настоящее время такого человека среди нас нет… Но почему бы не провозгласить великим ханом всеми почитаемого главу нашей религии — богдо-гэгэна? Правда, Джебзундамба — человек без роду без племени и даже не монгол, но сделали же мы его святым хутухтой за свои собственные деньги!

— Богдо пользуется непререкаемым авторитетом, перед ним преклоняются все, поэтому указы его будут выполнять беспрекословно. А государственные дела мы будем вершить сами. Заверяю вас, что я, ничтожный раб, не пожалею сил своих ради нашего общего дела. Располагайте мною, как вам угодно. Я никогда не откажусь от пребывания под сенью вашей милости, — сказал Намнансурэн, смежил веки и, не поднимаясь с земли, согнулся в поклоне.

— Действительно, это ли не самая разумная мысль! — вскричал все время молчавший тушэту-хан и расплылся в улыбке, явно довольный отказом Намнансурэна занять ханский престол.

— Намнансурэн на хитрости горазд, из любого положения найдет выход, — буркнул дзасакту-хан.

— Вообще-то Джебзундамба не может возглавить государство, он всего лишь глава религии. И особым умом не отличается.

— Ваши слова справедливы, ханы мои. Этот человек действительно ничего не смыслит в государственных делах. Его возвышением немедленно воспользуются ламы, начиная с драгоценного шанзотбы [45] Здесь имеется в виду глава духовного ведомства при богдо-гэгэне. , сами станут ханами и постараются оттеснить нас, ратуя за сосредоточение всей государственной власти в руках ламства, как в Тибете. Пока что у нас нет способа это предотвратить. Но главное в другом: богдо — доверенное лицо маньчжурского императора, и монгольский народ знает об этом. И если богдо, вместо того, чтобы проводить политику завоевателей, возглавит движение за отделение от них, разве не получит наше дело самую широкую поддержку как внутри страны, так и за ее пределами? Став великим ханом, богдо уже не решится заигрывать, а тем более вступать в сговор с людьми, пренебрегающими национальными интересами, проклинать нас — нойонов — и преследовать тех, кто поднялся на борьбу за освобождение своей страны. От этого нашему делу будет великая польза, — спокойно, стараясь не выдать волнения, сказал Намнансурэн.

— Но согласится ли сам богдо-гэгэн отречься от завоевателей и вступить на ханский престол? — спросил дзасакту-хан.

Намнансурэн улыбнулся:

— Я не раз бывал на аудиенциях у богдо, испытывал его. Были мы у него на приеме вместе с цинь-ваном Ханддоржем, многое обсуждали. Богдо сказал, что за борьбу монгольского народа он будет молиться с особым удовольствием. Но я, ничтожный, не мог дерзнуть предложить ему престол великого хана. Кстати, наш богдо мечтает о жене. А если она будет еще и молода, то и вовсе…